New Yorker: Кремль запугивает россиян охотой на воображаемых шпионов
В 1930-е годы аресты за шпионаж были в СССР делом повседневным, пишет Маша Гессен на сайте New Yorker. Этот инструмент «государственного террора» позволял держать народ в страхе. В путинской России возвращается нечто подобное, считает журналистка. В качестве доказательства она приводит дело бывшего сотрудника ГРУ Геннадия Кравоцва, обвиненного в передаче за рубеж засекреченной информации.
Радиоинженера средних лет приговорили к 14 годам самой строгой тюрьмы в России по обвинению в государственной измене. Его преступление в том, что он отправил резюме в шведскую компанию пять лет назад, пишет на страницах New Yorker журналистка Маша Гессен.
Геннадий Кравцов, бывший сотрудник ГРУ, был арестован в мае 2014-го, напоминает Гессен. По словам властей, в его резюме содержалась засекреченная информация. Суд был закрытым, поэтому единственным источником информации были родственники и адвокаты подзащитного. По их словам, в год увольнения из ГРУ, в 2011-м, закончился и допуск Кравцова к секретной информации. В тот же год он получил разрешение на выезд за границу. Резюме он отправил за год до этого, но его адвокат заявляет, что информация в нем была открытой – это сведения о должности Кравцова и списанном космическом спутнике, с которым он работал.
По словам адвокатов, Кравцов – невинный человек, который «пытался подкрепить свое эго поисками работы за рубежом», пишет Гессен. Но конечно, засекреченные документы, по которым его обвиняют, могут показать обратное. Главное же в этом процессе то, подчеркивает журналистка, «какое послание сегодня российскому обществу несут подобные процессы об измене родине».
В рамках закручивания гаек власти ужесточили законы о шпионаже и госизмене, напоминает Гессен. В 2012 году закон о госизмене сильно расширили. Правозащитники говорили, что теперь его могут использовать против любого, кто когда-либо контактировал с иностранцами. «Новая редакция сильно походит на закон о шпионаже тридцатых годов, когда людей повседневно обвиняли и арестовывали за письмо за границу – или вообще ни за что. Как правило, они признавались в шпионаже», – пишет Гессен.
В постсоветской России подобных процессов сравнительно меньше, несмотря на то, что последние пару лет их число возросло. Один из них привлек внимание общественности: мать семерых детей обвинили в госизмене якобы за передачу Украине информации, которую она слышала в общественном транспорте. Власти сняли обвинения после шквала критики со стороны общественности. Но дело Кравцова такого негодования не вызвало, пишет Гессен. «Трудно оправдать попытки сотрудника ГРУ найти работу за рубежом, даже если он ни в чем не виновен».
Вместе с тем, продолжает журналистка, даже если в действиях Кравцова и есть вина, обвинять и судить его должны были по той редакции закона, которая была действительна на момент свершения преступления. По той редакции власти должны были бы доказать, что его действия несли вред безопасности государства. По новой редакции этого не требуется.
Тот факт, что закону дали в этом случае обратную силу, очень четко следует духу этого нового закона, считает Гессен. «Законы, которые можно применить к миллионам людей по миллиону причин, законы, которые, стало быть, могут быть применены избирательно, – это идеальный инструмент государственного террора». Журналистка отмечает, что «советскому террору» его нынешняя российская версия в жестокости уступает.
Но он также и дает понять, как мало нужно властям, чтобы контролировать граждан с помощью страха. «Какие бы секреты ни были в деле Кравцова, его исход – это зловещее предостережение любому россиянину, работавшему на государство и планирующему продать свои навыки за рубежом. Такие предостережения могут также эффективно вселять ужас, как и массовые аресты воображаемых шпионов восемьдесят лет назад», – подытоживает Маша Гессен.
Фото: Reuters
Фото: Reuters
В нашем паблике в VK самые свежие статьи и сюжеты зарубежных СМИ
Сегодня в СМИ
