«Меня ужасно обманывали»: британский военнопленный — о манипуляциях западных СМИ по событиям на Украине

— Эндрю, что привело вас из Плимута на Украину?

— Дома я лесомонтажник, работаю в строительной отрасли. Мне 35 лет. Я веду простую жизнь. У меня есть семья, дети, вторая половинка. Но я увидел в западных СМИ, в западной пропаганде, что Украина просит людей о помощи. По телевизору показывали, что многие действительно оказывают ей содействие. Я подумал, что, возможно, тоже могу помочь. До этого я страдал от депрессии, и дома многие мне помогали. Я подумал, что, возможно, могу ответить добром на добро и помочь людям, которые в этом нуждаются. Именно в этом меня убедили западные СМИ.

— Хорошо, а как вы попали на Украину?

— Я прилетел из Англии в Польшу. Сутки я провёл в Польше, на железнодорожной станции, где помогал беженцам. Затем я сел на поезд, шедший к украинской границе.

— Значит, сначала вы помогали беженцам, а потом оказались на передовой. Как это произошло?

— Честно говоря, я и сам не вполне понимаю. Когда я добрался до границы, там много чего происходило: много людей, много беженцев, много разных палаток и шатров.

Когда я был в белом шатре, ко мне подошёл человек из «Иностранного легиона». Он сказал, что если я отправлюсь с ними, то смогу помогать глубже на территории Украины.

— Расскажите подробнее об этом человеке.

— Я знаю о нём очень немного. Думаю, его основная задача заключалась в вербовке людей на границе любыми способами. Он был немного выше меня. Насколько я могу судить, он был восточным европейцем. По сути, он просто сел рядом и сказал, что я могу помочь, если отправлюсь вглубь страны. Он показал мне, на какой автобус нужно сесть. Там были другие волонтёры.

— Все они тоже были иностранцами?

— Да, все иностранцы.

— А как его звали? Вербовщика.

— Джейкоб. Джейкоб или Якоб, как-то так.

— Расскажите подробнее, как он выглядел. Хорошо ли он говорил по-английски?

— Он был среднего телосложения, может, немного крупнее меня. Примерно моего роста, тёмные волосы, небольшая щетина на лице. У него было восточно-европейское произношение, но я не знаю, из какой он страны. Его английский был не идеальным, но вполне понятным. А кроме того, он был очень убедительным.

— Как он вас заманил? Он предупреждал, что вы присоединитесь к одному из боевых подразделений?

— Нет.

— Что же он вам сказал? Как втянул вас во всё это?

— Всё началось с перекуса и кофе в одном из шатров. Я пошёл туда перекусить, и он со мной заговорил. Затем он отвёл меня в свою палатку, спросил, что я умею. У меня есть базовый медицинский опыт, я умею оказывать первую помощь, помогать при несложных травмах и тому подобное. Он сказал, что в таком случае я принесу больше пользы, находясь глубже на территории страны. По его словам, там я реально смогу помочь людям.

— Расскажите о своём опыте. Вы были в Ираке или Афганистане?

— У меня нет боевого опыта. Самым близким моим нахождением к боевым действиям можно назвать пребывание на (военной базе. — RT) Кэмп Бастион в Афганистане в апреле 2013 года. Я не покидал территорию базы, занимался снабжением и запасами. Я пробыл там три недели, занимаясь подобными вещами, а когда они истекли, то просто вернулся домой.

— Дома, в Великобритании, вы считаетесь ветераном войны в Афганистане?

— Нет.

— Что вы думаете о деятельности Тони Блэра в связи со всем этим?

— Я не особо разбираюсь в политических вопросах, не особо слежу за всем этим. Это было в составе британской армии: у тебя есть работа, тебе говорят, что делать, и ты это делаешь.

— Получается, вы там были медиком?

— Нет, я был в подразделении пехоты и в первую очередь был водителем. Однако у большинства есть медицинский опыт, большинство получают простую медицинскую подготовку во время обучения.

— Откуда у вас медицинский опыт?

— Из моего армейского прошлого. Кроме того, на моей нынешней работе в качестве лесомонтажника в Великобритании я проходил курсы по технике безопасности и оказанию первой помощи. Я работал в сфере обслуживания в барах, пабах — местах, где приходится оказывать первую помощь и тому подобное.

— Когда вы оказались на территории Украины, куда вас привезли в первую очередь?

— Сначала меня привезли во Львов.

— Как вам город? Что вы там видели?

— По правде говоря, я вообще ничего во Львове не видел. Нас разместили в чём-то наподобие общественного центра, где мы пробыли несколько дней. Ничего не происходило, мы просто ждали. Мы никуда не ходили, ничего не посмотрели, оставались в здании. После нас переместили в Яворов.

— На что было похоже то здание?

— Что-то вроде общественного центра.

— То есть это не были воинские казармы? И не школа?

— Нет.

— Другие наёмники, другие иностранцы были с вами в одном здании?

— Про наёмников не знаю, но другие иностранцы там были.

— Волонтёры, как вы их называете?

— Да. Я сам приехал как волонтёр.

— Вы видели новости, в которых показывали, как российская ракета уничтожила объект, на котором базировались наёмники? Среди них был британец, ваш соотечественник, записавший селфи-видео, на котором рассказывает, как все остальные погибли, только прибыв на Западную Украину. Вы видели эту запись?

— Я не видел и не был в курсе в тот момент.

— Какие были ваши ожидания? Какая царила атмосфера? Настроение среди остальных иностранцев? Они все были из Великобритании или из других стран тоже?

— Из разных стран. Из США, Канады, Дании, Франции, Литвы, Германии... 

— Вы, должно быть, разговаривали хотя бы с американцами и канадцами, с которыми у вас языкового барьера не было. О чём вы говорили?

— Ну знаете, о том, чем они занимаются дома, почему они приехали помогать. Вроде того. Мы не очень много общались. Я не особо... Я немного страдаю от социальной тревожности, поэтому мне сложно заводить новые знакомства. Я начинаю нервничать. Но я познакомился и пообщался с парой британцев. Мы не знали, что происходило. Нам не говорили, что происходит. Сначала мы даже не знали точно, где находились. Мы просто ждали, что будет дальше и как мы сможем помочь.

— И что было дальше?

— Нас посадили в автобус, который отвёз нас в Яворов, где мы провели пару дней. Опять же, нам не давали никакой информации и содержали отдельно от людей, которых набирали в «Иностранный легион» в качестве бойцов. Через несколько дней нас повезли в Киев.

— В составе «Иностранного легиона» или по-прежнему в качестве волонтёров?

— Всё ещё в качестве волонтёров.

— Где вы остановились в Киеве и что вы там делали?

— В Киеве мы жили в чём-то вроде студенческого общежития. Мы особо ничем не занимались, сидели взаперти. Нас не выпускали из здания. Кормили и поили нас в здании. Как нам говорили, нас не выпускали из здания ради нашей собственной безопасности. Так что в течение нескольких недель у нас не было возможности выйти наружу.

— Вы говорите в страдательном залоге: вам не говорили, вам не разрешали… Кто вас курировал?

— По правде говоря, нам ничего не было до конца понятно. Когда мы приехали, некий человек представился нам как Саша. Мы не знали, кем был Саша и откуда он. Он носил форму и сказал, что нам нельзя выходить из здания, что нас будут кормить и поить и что нам надо ждать дальнейших инструкций.

— Был только этот Саша? Ваше единственное окошко? Например, если вам что-то понадобилось, кто-то заболел коронавирусом или кому-то нужно какое-то особое лекарство, то вы обращались к Саше?

— Да. Саша не очень хорошо говорил по-английски, поэтому сначала приходилось говорить с кем-то, кто владел языком, и тот уже передавал.

— То есть были ещё другие люди?

— Были люди из разных стран.

— Я имею в виду с украинской стороны.

— Не знаю, нас содержали отдельно от украинцев.

— Когда волонтёров включили в состав военного подразделения?

— Думаю, чёткой границы не было. Мне кажется, что это произошло, когда я был в Николаеве.

— Как вы попали из Киева в Николаев и что произошло за это время?

— Мы доехали на автобусе. Об отправке снова сообщили в последний момент. Вечером накануне сказали: «Собирайтесь, утром отправление». Перед этим нас отправили в Бучу после того, как оттуда ушли россияне. Там я смог пообщаться с местными. В самой Буче мы не были, только на её окраинах. Там было небольшое число местных жителей, которые были очень рады нас видеть. Мы пообщались с ними, изучили местность — всё казалось нетронутым, не было никаких следов сражения.

— Когда это было?

— Ближе к началу апреля. Точной даты я не помню.

— Начало апреля… Очень важно, идёт ли речь о 1 апреля или о 3 апреля — тут существенная разница. Потому что российские войска покинули Бучу 31 марта или даже 30-го, а первые сообщения об убийствах в Буче появились только 3 апреля. При этом мэр Бучи записал своё первое обращение из самого города 1 апреля, и не было ни слова о телах, о какой бы то ни было произошедшей трагедии.

— Это было точно в районе 3—5 апреля, через несколько дней после того как русские ушли. Лично я не видел никаких трупов, ничего подобного. Всё выглядело нетронутым. Но, опять же, мы не были в самой Буче, нас держали на самой окраине.

— Зачем они вообще вас туда привезли?

— Насколько я знаю, мы должны были установить контакт с местными жителями, поговорить с ними, принести продукты, удостовериться в том, что все они в порядке.

— Вы принесли им еду?

— Всё. Когда мы там находились, они готовили борщ. Мы кушали вместе с ними. Они разводили небольшие костры снаружи, чтобы мы могли общаться с местными и наблюдать за тем, как они себя чувствуют и что происходит. Думаю, мы должны были быть их опорой, говорить с ними, создавать ощущение безопасности — так нам говорили. Всё это выглядело нормально, не казалось, что... Вернее, там, где мы находились, вообще не было никаких признаков боевых действий.

— Всё, что вы мне сейчас рассказываете, звучит как какая-то гуманитарная миссия...

— Да.

— Как я понимаю, вы помогали гражданским, а не лечили раненых участников боевых действий.

— Да.

— Когда вы осознали, что теперь вы лечите уже не мирных жителей, а тех, кто принимает активное участие в сражениях?

— Когда я был в Николаеве. Меня попросили выдвинуться, поскольку медику, который был частью команды, пришлось вернуться домой по состоянию здоровья. Только не его здоровья, а здоровья партнёра. Поэтому командир группы сказал мне присоединиться к ним. Так я и сделал.

Мне сказали, что меня не отправят на передовую и сражаться мне не придётся — не планируется никаких боевых действий, и я нужен лишь на случай, если кому-то понадобится медицинская помощь. На деле я оказался куда ближе к линии фронта, чем мне бы того хотелось. Потом, когда на нас обрушился артиллерийский огонь... Когда пришли российские войска... Я туда не сражаться пришёл, поэтому сдался. И я видел, как погибли другие члены моей команды.

— О каком отрезке времени идёт речь? С того момента, как вы пересекли украинско-польскую границу, и до того, как прибыли в Николаев?

— В Николаеве мы были где-то 10 апреля.

— А когда вы попали на территорию Украины?

— Наверное, в районе 14 марта.

— Тот Саша из Киева всегда вас курировал и был привязан к вашей группе волонтёров или же вы общались с новыми украинскими кураторами, когда перемещались из Киева в Бучу и потом в Николаев?

— Нет. Саша вроде бы занимался лишь одной сферой в Киеве — расквартированием. Кажется, он отвечал за это.

— То есть вы сели в автобус, направились в Бучу...

— Да.

— Полагаю, вы провели там какое-то время?

— Всего лишь день. Один день.

— А потом?

— А потом обратно в Киев.

— Вы имели хоть малейшее представление о том, что в Николаеве ведутся боевые действия?

— Нет, мы этого не знали. Нам не сказали, куда мы направляемся.

— Хоть какой-то доступ к информации у вас был? У вас же есть телефон — можно было просто поискать в интернете. Разве вы хоть немного не задумывались о том, куда вас посылают? Всё-таки вы находитесь в чужой стране, разве вы хотя бы самую малость не беспокоились за себя? У вас же дома семья, дети.

— Верно.

— И вы знаете, что в стране конфликт. Неужели вы ни о чём не призадумались, услышав совершенно незнакомое вам название города?

— Нам не сказали, что мы поедем в Николаев. Сказали лишь, что нас переместят в другое место. Мы узнали о том, где оказались, уже буквально в самом Николаеве.

— Но, повторюсь, неужели ни у кого в вашей группе не возникло вопросов? Вы же жители западных стран — Великобритании, США. А люди там всегда громко озвучивают любые свои опасения.

— Да.

— Но вас окружали и другие иностранцы.

— Да.

Также по теме

«Нас просто бросили»: пленённый на Украине хорватский наёмник рассказал о службе в ВСУ

Пленённый на Украине хорватский наёмник Векослав Пребек, сражавшийся на стороне Киева, рассказал о своей службе до и после начала...

— Но сейчас вы как будто говорите мне, что были словно стадо овец и у вас был куратор, который говорил: «Идите туда», и вы беспрекословно выполняли любые его указания. Это было бы понятно, если бы вы были военным, который получает приказы от вышестоящего командования.

— Да.

— Но это не так.

— Нет.

— Меня очень озадачивает то, что за целый месяц, как вы говорите, вы не задали ни единого вопроса касательно происходящего. У вас был доступ к интернету?

— Разумеется, телефоны у нас были. И да, вопросы мы задавали, но нам лишь отвечали, что всё это в интересах нашей безопасности. Опять же, в Николаеве нас держали на территории гостиницы и не разрешали покидать её и так далее.

— А хоть кто-нибудь вообще пытался задавать вопросы о том, что происходит? Например, какие-нибудь неудобные вопросы вашим кураторам?

— Мы не видели тех, кто нас курировал. Мы с ними не виделись. Был человек, с которым мы общались, тоже иностранец, и он был звеном между нами и тем, кто должен был нас курировать, но каждый раз, когда мы пытались задавать вопросы, он отвечал, что скоро нам представится шанс помочь, что наше время придёт.

— Что вы чувствуете сейчас, когда вспоминаете всё, что происходило на границе, потом в Киеве, потом в Николаеве?

— Грусть. Мне грустно, что дошло вот до этого. Я чувствую, что меня ужасно обманывали. Не только «Иностранный легион» в этой стране — о том, чем я буду заниматься. Всё-таки я приехал оказывать помощь.

Но, мне кажется, меня обманывали ещё в Великобритании — западные СМИ и западная пропаганда. Все эти истории о людях, которые направляются туда помогать, приезжают кто как может. Все они сводились к одному: «Отправляйтесь на Украину. Помогите Украине. Свяжитесь с украинским посольством, и там вам скажут, что делать». Так я и сделал. Опять же, там просто сказали: «Просто приезжайте на границу, и там вам скажут, как помочь». Так что информации было недостаточно, а та, которую нам предоставляли, была не очень прозрачной, а то и вовсе ложью.

— Какие СМИ вы обычно читаете или смотрите в Великобритании?

— Как правило, я смотрю BBC News.

— И теперь, повторюсь, когда вы оглядываетесь на всё это, считаете ли вы, что своими действиями они пытались подтолкнуть вас, побудить поехать на Украину и как можно ближе подобраться к передовой? Вы не считаете, что вами манипулировали?

— Да, считаю. Думаю, СМИ были очень манипулятивны. Много рассказов... Оглядываясь сейчас назад, мне кажется, что многие из них могли быть ложью и, скорее всего, так и есть. Картина очень отличается от той, которую рисуют СМИ на Западе.

— Расскажите подробнее о вашем пребывании на передовой. Сколько времени вы там провели и как попали под артиллерийский огонь?

— Я провёл там всего одну ночь, а на следующий день по нам открыли артиллерийский огонь, и позиция, на которой мы находились, была атакована. Я был ранен, ребята из моей группы погибли, и я сдался.

— Вы там были единственным иностранцем?

— Нет. Нас было семеро.

— Чем занимались остальные?

— Остальные шесть человек... Я не знаю, кем были двое из них. Другие же четверо были на позиции, но я не сражался, поэтому отступил с позиции и...

— Они участвовали в боевых действиях?

— А этого я не знаю, как только всё началось, я отошёл и сразу сдался. Я вообще не сражался. Я был там не для того, чтобы принимать участие в боях. Не в этой роли.

— Мне хотелось бы узнать побольше о подразделении, в которое вас направили. Всё-таки в регулярных украинских войсках иностранцев нет. Но здесь были иностранцы вперемешку с украинцами — что это было за подразделение?

— Это был «Иностранный легион». Украинский «Иностранный легион».

Снова отмечу, что туда активно вербовали на самые разные роли. Врали для того, чтобы вербовать. Спрашивали, что ты умеешь, а когда ты отвечал, чем хочешь заниматься, говорили, что да, такая позиция у нас есть, вы можете помочь таким образом. А потом — не успел оглянуться, и ты уже оказался в ситуации, в которой совершенно не хочешь находиться. В месте, где не хочешь быть, да где тебе и не надо находиться.

— Как по-вашему, вы не один так считали?

— Определённо. Совершенно точно так думал не только я. На самом деле, мне кажется, то же самое ощущали довольно многие.

— Я понимаю, что вы провели всего одну ночь с «Иностранным легионом», когда вас направили оказывать медицинскую помощь, но тем не менее была ли у вас возможность поговорить со своими на тот момент уже товарищами?

— Перед тем как мы выдвинулись накануне того дня, когда я попал в плен, мы провели в Николаеве несколько недель. Так что да, мы общались. Мы узнали друг друга поближе: обсуждали дом, семью и тому подобное.

— Другие иностранцы не рассказывали ничего, что вас бы особенно заинтересовало?

— Все казались самыми обычными людьми, которые просто хотят помочь. Атмосфера была именно такой.

— Но когда вы поняли, что на самом деле находитесь в городе, который стоит на передовой?

— В самом Николаеве никаких боёв не было. Там было тихо, никаких обстрелов, так что ничего подобного я там не видел. Всё случилось тогда, когда мы выдвинулись на позицию, прибыли туда. Всё было тихо, а на следующее утро я услышал артиллерийские залпы и оружейные выстрелы и вот тогда осознал, что нахожусь очень близко на позиции.

— Сколько времени вы провели в Николаеве перед тем, как вас послали на передовую?

— Вероятно, где-то около двух недель.

— Почти две недели, и, опять же, вы не думали, что было бы неплохо узнать об этом месте побольше?

— Как я и говорил, нам сказали... Я думал, мы будем находиться где-то вроде Киева и, когда станет безопасно, сможем выйти и снова помогать людям.

— Но вы посмотрели про это место?

— Да, место казалось тихим. Работали магазины, было слышно, что мимо гостиницы проезжают машины.

— Я имею в виду, поискали ли вы про него в интернете? Попробовали ли узнать о нём больше информации?

— Да, но при поиске никакой информации о боях в Николаеве я не нашёл. Мне кажется, когда я смотрел в интернете, ближайшим городом, в котором шли боевые действия, был Херсон.

— Что у вас за ранение?

— Огнестрельное ранение в руку, в результате которого оказались сломаны обе кости и мне нужна реконструктивная хирургия. Мне очень повезло, что я выжил. Российский военнослужащий, оказавший мне первую помощь, спас мне жизнь. Пуля рассекла магистральную артерию, и я истекал кровью.

— То есть это огнестрельное ранение — не осколочное?

— Да, всё верно.

— Вы сдались в плен. Что было потом?

— Российский военный подошёл и оказал мне первую помощь. После этого меня пропустили через всю цепочку и несколько раз допрашивали, чтобы установить, чем я занимался. Теперь я лежу в этой гражданской больнице, где за мной хорошо ухаживают.

— Очевидно, когда вы были ранены и собирались сдаться, вы были напуганы.

— Да, очень.

— Любой на вашем месте испугался бы. Вы можете вспомнить, о чём тогда думали?

— О семье. О детях. О том, что мне вообще не следовало быть на Украине. Я должен быть дома с ними.

— Как произошёл ваш контакт с российским военнослужащим? С тем, который спас вашу жизнь?

— Я лежал на земле с распростёртыми перед собой руками. Вернее, одна была передо мной, а вторая вообще не двигалась.

Он подошёл, заметил меня, увидел, что я не представляю опасности, и оказал мне первую помощь. Он перетащил меня в окоп, где было безопасно, сел рядом, дал сигарету, оказал первую помощь и вернулся к командиру, чтобы организовать мою перевозку обратно по цепочке. Мне сделали быструю операцию, чтобы сохранить жизнь, а потом отправили дальше по цепочке — и вот я здесь.

— Расскажите, как с вами тут обращаются?

— Очень хорошо. Все относятся ко мне очень дружелюбно, меня каждый день осматривают. Тут обо мне очень хорошо заботятся, кормят три раза в день, дают воду, чай и кофе. Мне тут очень хорошо, я доволен.

— Как думаете, когда вас выпишут?

— Думаю, после операции. Врач сказал, что мне потребуется две операции. Кроме того, мне нужно вылечить руку. Мне уже намного лучше, но я до сих пор почти не могу ею двигать. Мне сказали, что после этого ДНР собирается отослать меня обратно в Великобританию. После того как мне станет лучше, да.

— Вы связываетесь со своей семьёй? Что они вам говорят? Что вы говорите им?

— Да, я время от времени беседую с семьёй. Говорю им, что я в безопасности, что со мной всё в порядке. Они говорят мне то же самое...

— Приятно слышать. Вы рассказали им, что с вами произошло?

— Да.

— Как они отреагировали на ваш рассказ?

— Само собой, они очень волнуются, паникуют. Но я постоянно напоминаю им, что со мной всё в порядке, я в хороших руках, за мной тут присматривают. Это всё, что я могу для них сделать.

Они поддерживают связь с Министерством иностранных дел Великобритании. ДНР пытается организовать для меня трансфер. Я вернусь в Великобританию, но МИД Великобритании и посольство Украины должны ответить и поговорить с ними (властями ДНР. — RT). Именно это задерживает мой отъезд в Англию. В данный момент МИД Великобритании и посольство Украины не принимают никаких мер для моего возвращения в страну.

— Ваши штаны. Это те же самые штаны, которые вы получили от украинских военных, когда вас отправили на передовую?

— Нет, эти штаны я надел после операции.

— Полагаю, в Киеве и Буче вы работали в гражданской одежде?

— Нет, на мне была одежда, которую я купил дома. Она была в британском военном стиле, камуфляж. Я понимаю, что, вероятно, выглядел, как британский солдат.

— Зачем вам был нужен камуфляж, если вы собирались помогать мирным жителям?

— Это была рекомендация для тех, кто отправлялся в зону военных действий. Прежде чем выдвинуться, нам сказали, что мы проведём несколько ночей на позиции. Это можно назвать пунктом сбора раненых. Если кто-то получал ранение, его отправляли туда, человека лечили, а затем он отправлялся обратно. Потому-то нам и был дан такой совет.

— Я повторю вопрос: кто и где вам это сказал?

— Это было ещё в Николаеве.

— Но вы привезли британскую камуфляжную форму из Великобритании в Польшу. Зачем? Ведь только в Николаеве вам сказали, что следует её надеть. Почему вы её привезли?

— На всякий случай. Я носил гражданскую одежду. У меня был комплект формы в военном стиле и комплект обычной уличной одежды. Вот что было у меня с собой.

— В чём вы ходили в Киеве?

— В одном из этих двух комплектов, потому что это всё, что у меня было. Я взял вещей по минимуму.

— Как вы думаете, будут ли у вас проблемы на родине после выхода этого интервью?

— Я не знаю.

— Вас это беспокоит?

— Беспокоит, но моя главная забота — вернуться домой к семье и детям.

— Пытались ли с вашей семьёй связаться представители властей, британская полиция или кто-то ещё? Что-нибудь такое вам говорили?

— Мне об этом ничего не известно.