«Я — ищущий художник»: Зураб Церетели о статуе Христа, будущих проектах и своей реакции на критику

— Зураб Константинович, самый главный вопрос: над чем вы сейчас работаете?

— У меня много проектов. Вот закончил образ Роберта Рождественского. Памятник должны будут установить на родине поэта. У себя на даче в Переделкине создал скульптурный парк. Интересно получилось — много людей приходят посмотреть, очень приятно. Работаю над исторической серией, посвящённой правителям России разных лет. Продолжаю работу над монументальной композицией «Христос»...

— Расскажите о скульптуре «Христос». Почему вы решили за неё взяться?

— Знаете, после института я работал в институте археологии и этнографии Академии наук Грузии. Ездил в экспедиции. Там я увидел древние храмы, монастыри, старинные фрески.

Тогда ведь религиозное искусство было под запретом, и для меня всё это стало открытием. С того времени я начал думать о библейской теме, делал рисунки, наброски, а потом и небольшие скульптуры.

А несколько лет назад почувствовал: нужно начинать работать над образом Христа! Весь проект я выполняю из бронзы, высота фигуры 33 метра — это возраст Христа.

У меня Христос обращается к народу, как бы протягивает всем руки: «И последние будут первыми…» Показывает, что к Богу прийти никогда не поздно. Такую идею я выбрал для монумента.

— Ещё неизвестно, где его установят?

— Когда узнали, что есть такой проект, были переговоры и с Сочи, и с Владивостоком, и с Калининградом. Но пока место не определено, переговоры продолжаются. 

— Вы планировали разместить в Сочи композицию «Аргонавты».

— «Аргонавтов» я создал давно. А когда было принято решение, что в Сочи пройдёт Олимпиада, я решил предложить «Аргонавтов» установить. Есть данные, что именно в Колхиде, которая как раз на этой территории, и остановились аргонавты. Вот это меня вдохновило. Была задумка к Олимпиаде создать целый олимпийский парк скульптур, многие скульпторы интересные вещи готовили. Потом от этого проекта отказались, к сожалению. Мне объясняли, что не было достаточного финансирования. Сказали, что вот Олимпиада пройдет — и тогда... Недавно я написал ещё раз, спросил, как быть: у меня эту скульптуру в другие города просили. Сейчас уже вроде всё в работе. Будем надеяться, что в следующем году откроем.

— А в галерее у вас стоят скульптуры Малевича и Кандинского. Вы всё ещё хотите дополнить композицию образами Микеланджело и Леонардо?

— Над образами Микеланджело и Леонардо сейчас работаю, надеюсь, в этом году смогу закончить и показать уже. Почему все вместе: это те художники, которых я люблю, которые меня вдохновляли ещё с института. Это гении — они создали шедевры, целые направления в искусстве. О них можно говорить бесконечно. Ещё у меня есть Модильяни, в музее-мастерской в Переделкине установлен, и на Большой Грузинской — «Пиросмани и Руссо» и «Пикассо, Матисс, Шагал, Ван Гог». Я в своё время назвал эту композицию «Мои любимые художники». Это правда так. Всё, что они создавали, современно и актуально. Это и сегодня вдохновляет. 

• Зураб Церетели работает над скульптурой Дианы, принцессы Уэльской, в своей мастерской в ​​Москве.
• Reuters
• © Sergei Karpukhin

— Раз уж прозвучало слово «современно» — давайте поговорим о современном искусстве. Ведь понимают и принимают его далеко не все...

— Всё современное принимают не сразу — это исторический факт. С другой стороны, музеи современного искусства по всему миру, в том числе и Московский музей современного искусства, показывают произведения, признанные мировым художественным сообществом. Дюшан (Марсель Дюшан. — RT) уже классика, его в школе преподают. Диссертации по всему миру защищают.

А кто-то всё возмущается, почему писсуар выставили. Что же: прятать голову в песок, делать вид, что этого нет?

Для того чтобы понимать, что такое современное искусство, существуют научные и образовательные программы. Современное искусство — это пространство для эксперимента. Другое дело, что узнать его истинную цену можно только по прошествии времени. Увы, часто уже не при жизни художника.

Вот «Кармен» Бизе ругали ужасно: мол, пошлость. А теперь это шедевр. Помните «Семнадцать мгновений весны»? Штирлиц спасает пастора, тот ждёт в машине, и по радио поёт Эдит Пиаф. Пастор говорит: «Какое падение нравов!» Искусство современное часто бывает непонятно, его непросто принять. У зрителя всегда есть выбор — смотреть или нет. Мне, например, тоже иногда не всё понятно. Или, скажем, я бы так не сделал, неинтересно. Но я никогда не стремлюсь осуждать, а хочу понять современного художника, его переживания, чувства, поиски. Если это прочитывается в произведении — неважно, из бронзы оно сделано или из грязи, — значит, это искусство. Вот мы говорили о Леонардо, Микеланджело, а кто-то из современников о Давиде Микеланджело говорил: неприлично, ужасно, голая статуя большая в городе.

Вообще, насчёт граней и барьеров: это, мне кажется, в первую очередь внутреннее — твоё духовное состояние. Я человек верующий, и этим для меня определяются границы того, на что я не пойду. Для меня формула настоящего искусства — искусство для искусства. Так мне говорил мой учитель Василий Шухаев. Я был маленький, сначала не понимал. Вокруг радио кричало: «Искусство для народа!» Истинное искусство всегда будет для искусства, чтобы стать культурной ценностью, значимым актом творчества, уникальным художественным жестом. На самом деле искусство для искусства — это формула, которую надо разгадывать всю жизнь, это и есть путь к истинному искусству, возможность уберечь себя от ошибок. 

— Порой деятели искусства в попытках презентовать арт-перформанс переходят грань закона и даже оказываются за решеткой. Может быть, нам необходимо адаптировать нормы закона специально для художников?

— Если художник намеренно провоцирует в обществе скандал, который правоохранительные органы могут воспринять как хулиганство или как преступление, законы искусства отступают... У художника есть выбор — в этом он свободен. Если он вторгается на территорию другого человека, его свободу ущемляет — значит, он уже отходит от искусства. Но специально ужесточать, на мой взгляд, не стоит — это только усилит противостояние.

— Совместимы ли, на ваш взгляд, политика и искусство? Вы когда-нибудь сталкивались с цензурой вашего творчества?

— Политика, конечно, влияет на всю нашу жизнь. Но, я опять скажу, если ты делаешь искусство для искусства, если так мыслишь — тогда у тебя свой мир, и политика в него не войдёт, не помешает тебе. Вот я работал в ленинском мемориале в Ульяновске.

Мне поручили оформлять бассейн, и я сделал отвлечённую композицию декоративную: море, рыбки… Вызвали, начали ругать. Мол, как можно: в ленинском мемориале — рыбки! Я спросил: «А что можно?» «Как что? — говорят. — Ленин, революция!» Я: «Под водой?» И тогда все промолчали.

А потом им понравилось, и Ленинскую премию я в итоге получил. А образ Ленина никогда не делал. Потому что политика политикой, а искусство создаётся на века, и это забота и ответственность художника.

• Памятник Иоанну Павлу II
• Reuters
• © Charles Platiau

— В ноябре во Франции прошла манифестация в защиту креста на памятнике Иоанну Павлу II. Мнения снова разделились.

— Мнения всегда разделяются. Причины на это разные. В основании памятника меня попросили сделать надпись — слова Иоанна Павла II. Знаете, какие? «Не бойся!» Мне столько людей звонили из Польши и Франции, говорили, чтобы не переживал, они крест отстоят! Я понял, что эта ситуация многих объединила, потому что крест — символ веры. Критика была, есть и будет. Кто-то не любит царей, кто-то не верит в Бога, кто-то ещё что-то отвергает — и это их право. Моё право как художника — творчество, я имею право создавать произведения искусства. Другие люди имеют право верить в Бога и просить создать художника произведение, посвящённое вере и Богу. А художник должен делать это искренне, профессионально и интересно с художественной точки зрения. За многие годы работы я научился воспринимать любые сложные ситуации в жизни, в искусстве как испытание, которое даётся по нашим силам. А у таких великих мастеров, как Дали (тот говорил мне: «Критика — хорошая реклама»), я научился с юмором относиться ко всему происходящему, в том числе и к критике. 

— Недавно вы рассказывали, что работаете над своим «самым главным проектом», «уникальной вещью», от которой «обалдеет» весь мир. Не расскажете, что это?

— Пока не доведу до ума, так, чтобы показать, не расскажу. Я не привык просто так говорить. Будет всё готово — с радостью покажу и расскажу.

— Неужели вы что-то ещё не успели сказать миру?

— Я — ищущий художник. Живу с ощущением, что ещё чего-то не сделал важного, главного: монумента, картины... Поэтому каждое утро встаю и спешу работать. Нужно успеть! 

— Вы много общаетесь с детьми, проводите для них мастер-классы. Какие у вас впечатления от подрастающего поколения художников?

— Это очень хорошее поколение, талантливое. Они другие — более раскованные, свободные, креативные. Не знаю, интернет, не интернет — я проблем и барьеров не ощущаю. И от этих детей больше получаю, чем они от меня. Иногда смотрю и думаю: как же они чувствуют цвет, форму обобщают! Уникально! Я всегда даю им свободу. Говорю: «Давайте фантазировать!» Для меня главное — чтобы они почувствовали удовольствие, энергию от занятий живописью. И если хотя бы один из 30 захочет стать художником — в этом и есть будущее, смысл моих занятий.