«Людей не оповещали 36 часов»: генерал Тараканов — об аварии на ЧАЭС и сериале «Чернобыль»

— Вы руководили воинскими подразделениями на месте аварии. Очень быстро операция, которая началась на ЧАЭС после взрыва, стала военной...

— Операция, о которой идёт речь, была моей последней командировкой. Я был в Чернобыле три месяца, и это произошло на третьем месяце моей командировки.

По решению Политбюро ЦК КПСС был создан научный центр Министерства обороны — 500 учёных, от майора до генерала. Всё, что делалось там и в округе, мы должны были знать, изучать и давать рекомендации и методики для работы солдат и гражданских лиц. 

Тяжёлая работа, выпавшая на мою долю, началась тогда, когда я по приезде в Чернобыль на вертолёте завис над реактором. Это было страшное зрелище, конечно. Я даже не мог себе представить, что это такое: или ядерный фугас, или такая произошла катастрофа, которая развалила столь мощное сооружение из железобетона и тяжёлых конструкций, и всё это в результате взрыва выбросило на улицу.

—  Это был тепловой взрыв, не ядерный…

— Когда я в Америке читал лекции, то говорил, что, если бы это был ядерный взрыв, некому было бы читать лекции и некому было бы их слушать...

300 тыс. кубометров грунта вокруг станции было извлечено, собрано в самосвалы и вывезено в могильники. Вместо этого завезли 300 тыс. кубометров щебёнки, залили бетоном, потом поверх бетона положили плиты. Тогда уровень радиации на самой станции и в округе уменьшился в сотни раз. И мы могли разрешить зайти на станцию и заниматься уже непосредственно дезактивацией всего оборудования.

• Николай Тараканов
• © RTД

Это делали солдаты. Солдат — самый главный герой. Всегда — я вспоминаю войну — были маршалы, великие полководцы вроде Жукова, Ворошилова. Но выполнял грязную работу кто? Солдат.

— Какое облучение получили солдаты?

— В военное время комиссией была установлена доза — 20. Единицы могли перешагнуть эту дозу: по недосмотру командиров или по безалаберному отношению к работе самого солдата.

— То есть они, по сути, получили дозу военного времени в мирное время?

— Да. Сначала под этим саркофагом, под блоком шахтёры, которых собрали со всей России, в том числе из Тулы, из Донецка, вручную вырыли шурф и вытащили оттуда сотни кубометров земли. Её вывозили в могильники.

— В фильме они работают нагишом...

— Я не видел их нагишом. Это тоже перебор, я скажу. Надо было отрыть шурф, подвести под блок бетонную плиту, устроить охлаждение из азота, вроде холодильника. То есть идея правильная, и она, конечно, помогла. Но шёл сентябрь...

— В тот период были очень серьёзные курсы, уроки по гражданской обороне. Всё-таки представление о том, что такое радиация и как себя вести в условиях радиационного заражения, у населения было.

— На следующий день после взрыва, утром прилетела комиссия во главе с Щербиной Борисом Евдокимовичем (зампред совета министров СССР, один из руководителей ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. — RT), которого я знал очень хорошо. С ним был Валерий Легасов (химик, член Академии наук СССР, состоял в комиссии по расследованию причин и ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. — RT), медики и генералы. И вместо того чтобы вникнуть, понять, какие могут быть последствия, они забыли про народ, про всё то, что находилось в округе.

Ровно 36 часов народ не оповещали. И люди, конечно, работали, как вы говорите. Школьники — все в школах. Шли свадьбы, кортежи всякие... Рыбаки шли на рыбалку.

Я считаю, в этом вина лично — хоть я близко его знал — Бориса Евдокимовича. 

Сначала ему рекомендовали залить всё водой: подумали, что это парообразование. И радиация пошла гулять по белому свету. Дальше порекомендовали ему бросать песок. Вертолётчиков вызвали из Киева, целую бригаду ВВС. У вертолётчиков, которые занимались сбросом песка, под ногами в вертолёте не было ни свинца, ни какой-то другой защиты. Прямое воздействие. Они с бреющего полёта шли и сбрасывали песок. Никакого эффекта. Потом стали сбрасывать свинцовые чушки и бор. Они примерно неделю сбрасывали. Никакого эффекта тоже не было.

Я так понимаю: вся правительственная комиссия, которая с ним (Щербиной. — RT) прилетела, — Легасов, Воробьёв (учёный-радиобиолог, химик, заместитель министра здравоохранения. — RT) и другие — думала, что, как только заглушат реактор, тогда миру сообщат всё. И никаких проблем.

— Горбачёв показан в фильме полурастерянным, неуверенным... Правда ли всё обстояло так? Он действительно не смог взять на себя ответственность за произошедшее?

— Если говорить о натуре человека, которого я всё-таки близко знал (пусть он меня слушает сейчас), то в нём не было мужского стержня, как, допустим, в Борисе Николаевиче Ельцине.

• © Кадр из сериала «Чернобыль»

Когда ему сообщили, он сам же не полетел. Он послал туда Николая Рыжкова (председатель совета министров СССР. — RT) и Щербину, которые этим занимались. Он, не владея ситуацией, не представляя, что это такое, пытался как-то преуменьшить опасность для населения.

Он думал, что вот-вот комиссия доложит, что всё закончено. И называли же это не катастрофой, а аварией. Только военные настояли на том, что это катастрофа, а никакая не авария. Крупномасштабная, катастрофа века.

— В сериале персонаж, прототипом которого являетесь вы, говорит, что истинные цифры радиации, истинный масштаб трагедии скрывают даже от военных...

— Нет, это он говорит ерунду. На государственной комиссии, которую возглавлял Щербина, заместитель главного инженера Чернобыльской АЭС Самойленко на макете докладывал, что роботы не сработали и что точки наиболее сильной радиации остались на крышах первого — третьего блоков и вокруг атомной станции.

Щербина, прямо скажу, в таком унынии был: «А что же делать, если роботы не сработали? Что же делать?..» Тогда кто-то (я не помню сейчас, кто именно) сказал, что единственный вариант — биороботы. Речь шла о солдатах.

— В фильме это говорит Легасов.

— А его там и близко не было.

— Но слово это действительно прозвучало — «биороботы»?

— Да. Его навязал, кажется, именно Юра Самойленко (начальник штаба по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. — RT), который Героя соцтруда получил или Героя даже. И сам Щербина, продолжая тему о биороботах, велел идти к военным.

— Потом Горбачёв прилетел в Чернобыль?

— Нет. Министр обороны Соколов создаёт комиссию. Из Москвы прилетают человек десять генералов. Там химик, медик, оператор — вплоть до телевизионщиков. Я говорю Щербине: «Перед тем как комиссия начнёт работать, я проведу эксперимент. Я должен знать, какие уровни радиации на крышах. Я не могу солдат так пускать — чтобы жечь их».

Я вернулся на вертолёте в свой округ и отобрал пять человек. Полковника Салея, медика, который ходил в зону, полковника Кузнецова, полковника Савушкина и фотокорреспондента Шеина (гражданский парень).

Мы прилетаем туда, выдвигаемся на крышу Чернобыльской АЭС. Там находились три поста чекистов — не пройдёшь туда, это же на атомной станции! Прошли всё. Поднимаемся. Сашу Салея мы одеваем во всю защиту, навешиваем уйму датчиков. И вместе с ним мы первые выходим на крышу N (на которой, как оказалось, было 800 рентген в час).

Естественно, мы туда не вошли, только на самой крыше стояли. Саша Салей забрал ядерное топливо, графит, сбросил их и вышел оттуда. У него сразу забрали датчики на расшифровку, и через два часа картина была ясна — на этой крыше 800 рентген в час.

Тут вместе с генералом армии Иваном Герасимовым приезжает комиссия из Москвы. Я докладываю результаты. Тогда Герасимов приказал всех генералов посадить в вертолёт ко мне... На вертолёте мы зависли над этим реактором. Потом зависли над крышей третьего, второго блока. Картина, которая была раньше, не исказилась — уйма графита лежит. Несметное количество оказалось — 200 тонн. Это графит, перемешанный с кусками ядерного топлива.

• © Кадр из сериала «Чернобыль»

Заседание комиссии. Единственное решение — уговаривать генерала Тараканова (но не в приказном порядке), чтобы он возглавил операцию по снятию ядерного топлива. И солдат надо привлекать из Вооружённых сил. Полков, дислоцированных в округе, было тьма. Я условия поставил, чтобы мне отобрали пять тысяч человек.

— Что значит «отобрали»? Это было добровольно-принудительно — или как?..

— В принципе, добровольно-принудительно. Но не было отказов никаких! Представляете?

— Вы сами выходили туда тоже?

— Каждый день. Я каждый день облетал на вертолёте и выходил, конечно, на крышу. Невозможно было доверять только тем разведчикам, которые выходили в зону.

— То есть вы были в первой партии людей, которые согласились пойти на крышу. И вы говорили именно то, что в фильме?

— Один к одному. Мне понравился актёр (Ралф Айнесон. — RT), я даже в него влюбился. Прямо один в один генерал, даже не к чему придраться. Естественно, что концовку немножечко показали не так, как было. Там я вручаю грамоты, награды и так далее.

После призыва вот что делалось: батальон разбивался на пять—десять человек. Каждого солдата проводили по точкам. Первая точка — надевание защиты из свинца. Защита — три миллиметра. На грудь и сзади, на костный мозг.

Затем бандаж для «хозяйства» (солдаты условно его назвали «корзинка для яиц»). Теперь стельки из свинца, бахилы. Затем полукасочка на голову, на затылок — мозг. После этого на него надевали фартук спереди и сзади. Дальше — просвинцованные рукавицы, а потом простые. Вес этой защиты составлял 25—30 кг. Но самое главное, что эта защита снижала уровень радиационного воздействия на человека в 1,6 раза. Это всё мы посчитали.

Задача — кувалдами отбивать графит. Это 50 кг графита. Каждому на спине ставили белой краской номер — первый, второй, третий, четвёртый — чтобы не потерять.

Там же была такая система выхода непростая: сначала мои разведчики (гражданские) выводили командиров, показывали маршрут. Мы их тогда назвали маршрутные офицеры. После инструктажа выводной офицер берёт эту группу солдат и выводит по маршрутам. Потом они спускаются, сдают свой дозиметр... Прибор показывает, какой уровень радиации. 

— Главное, чтобы не перешло за 20, да?

— Конечно. Такое было у единиц только. Мы же отбирали солдат таких мощных, физически здоровых, которые бы сориентировались, не растерялись.

— Сколько раз мог один солдат выйти на крышу?

— Всего положено один раз — и всё. Но у меня были солдаты, которые выходили по два-три раза.

— В тот момент, когда только всё случилось, людей активно брали на лечение в разные страны. Потом это всё сошло на нет, перестали помогать с лечением?

— Да, перестали… Я два года на больничной койке был. И меня оставляли ещё в армии. Меня Язов (маршал Советского Союза, министр обороны СССР. — RT) отправил, как доктора наук, в Армению (для ликвидации последствий разрушительного землетрясения 7 декабря 1988 года. — RT). Полгода я руководил аварийно-спасательными работами. Мои солдаты за две недели вытащили 25 тыс. живых. И 19 тыс. трупов, всех мы захоронили. Я там у них почётный гражданин.

За Чернобыль получил, за Армению... Дело не в этом. Потом снова меня настигла эта болезнь. Как Чазов (министр здравоохранения СССР. — RT) сказал: «Вы будете мучиться до самой смерти, вас Чернобыль не отпустит». И он правду сказал. Хотя я с ним судился. Чазов написал распоряжение для всех губернаторов не признавать пребывание в Чернобыле, если кто-то стал инвалидом. Я в суд на него подал. Он оправдывался. Потом пришёл министр здравоохранения наш, генерал-полковник Шевченко (хирург, министр здравоохранения России. — RT), и мы вернули всё на свои места.

Я брился, и маленькая царапина по две недели не заживала. Из дёсен шла кровь. Кровяной понос. Страшно даже подумать! У меня жена — доктор наук. Если бы не она... Но она очень внимательно за мной следила: какие только лекарства я не принимал! У меня сейчас на кухне восемь видов лекарств — я каждый день принимаю: утром, в обед и вечером.

Когда меня привезли в 6-ю больницу, я ещё застал живыми этих ребят — пожарных, которые умирали.

Завозят меня — идёт навстречу майор Телятников (начальник военизированной пожарной части №2 по охране ЧАЭС. — RT), их командир. Он прибыл со свадьбы, поддатый такой. Я говорю: «Майор, если бы ты у меня был в подчинении, я бы тебя сейчас отдал под суд военного трибунала». Он: «А что?» Я говорю: «Ты же знал. Почему у тебя пожарные работали — по часу, по два сидели, с крыши не слезали?»

Они потушили на крыше пожар — в машзале, где генераторы горели. Он поставил задачу потушить водой. Безумие! 800 градусов температура в этом развале — они лили с крыш и даже посменки никакой не делали. Только когда уже они трупами сваливались...

Полную версию интервью смотрите на RTД.