Среди своих
— Этого я не выношу, — грузный мужчина отдаёт свечку женщине и выскакивает на улицу.
Я успеваю посмотреть в его красное лицо. Кажется, сейчас с ним случится удар — от духоты, а может, от горя. Я оглядываю деревенские сени, гадая, кто из мужчин — отец бойца СВО, которого сейчас отпевают в комнатке, у порога которой мы грудимся со свечами. Из комнаты валят клубы дыма кадила, виден кончик рясы священника, певчая — полная белокурая женщина — видна вся. Стол виден, на котором портрет погибшего — худощавого мужчины со скромной улыбкой. А гроба не видать. Он, наверно, закрыт, ведь погиб Александр в первых числах мая.
«На всё воля Божья»: история семьи священника, дети которого уехали в зону СВО
Кто же отец? Тот Николай Васильевич (имя изменено), о котором мне рассказали в районной администрации. Он бывший военный, майор. Выйдя в отставку, вернулся в это село Белгородской области, откуда тянутся его корни, и поселился здесь в родительском доме. Дом очень старый, потолки и двери в нём низкие. В этом селе почти все такие, и, когда идёшь сюда по пыльной дороге, кажется, что это кучные и ослепительные облака наседают на село, придавливают его низко и не может здесь дом или деревце вырасти высоким. Есть здесь и церковь — построил какой-то москвич со здешними корнями. И кладбище тоже есть, но хоронить Сашку Николай Васильевич решил на Аллее Героев в столице районного центра. Сашка — единственный сын. Мать его давно умерла, и больше никого нет. Если не считать дочери Сашки, но она в Харькове и с родственниками на российской стороне не общается. Мать даже запретила ей брать фамилию Сашки. Ей сейчас 23.
Хоронить на Аллее предложила районная администрация. Сашка в районе — 67-й погибший. Не все родственники соглашаются, чтобы их погибшие в СВО лежали на Аллее, выбирают хоронить на своих кладбищах, рядом с родственниками, чтобы лежал среди своих. А Николай Васильевич на Аллею, подумав, согласился.
С сыном они не виделись много лет: Сашка застрял на Украине, а вырвался оттуда в 2023-м, сразу прибыл к отцу, получил российский паспорт и через два месяца пошёл добровольцем.
«Помогать можно и нужно»: мать погибшего героя СВО благоустраивает Аллею Славы в Камышине
Кто ж из мужчин Николай Васильевич? Вон стоит один, подходящий по возрасту, ссутулившись возле шкафа, держит в больших рабочих руках свечу так осторожно, словно в её тающем огоньке — его душа. Но не он, вряд ли он. Глава района рассказал мне, что, когда приехал с похоронкой, Николая Васильевича не застал дома: тот уехал на рыбалку. Вышла соседка: «Вы про Сашку нашего плохое пришли сказать?» — «Про него…» Николай Васильевич был тут через десять минут со старыми сослуживцами и сдержанно принял похоронку. Глава района вернулся в машину, посмотрел в зеркальце и увидел, что мужчины обнялись и стоят, прижавшись друг к другу лбами. Глава заплакал.
В сени натекают люди. Заходит высокая строгая старушка с букетом бордовых пионов. В Белгородской области сейчас пионы повсюду, и, наверное, старушка самое лучшее из своего садика для Сашки принесла.
— Где моя свечка? — возвращается мужчина с красным, словно ободранным, лицом. Его голубые глаза светятся так ярко, что, встретившись с ним взглядом, я не могу выдержать его.
— Может, скорую, Николай Васильевич? — спрашивает соседка.
Он отмахивается и встаёт на самом пороге, смотрит в гроб. Он — отец.
«Это Родина, это долг, это святое»: жительница Саратова объединила волонтёрские группы для помощи фронту
Когда панихида закончена, я захожу в комнатку положить на гроб свои цветы и застываю: гроб открыт. Гроб открыт! Я вижу Сашку — высохшего, жёлтого. Да он же старик! Он выглядит лет на 100 старше своего отца. И это два разных человека — тот, который в гробу, и тот, кто смотрит с фотографии на столе.
Широкоплечий мужчина в полосатой футболке подходит к гробу, приседает от удивления, хочет что-то сказать, но, сжав кулак, выносится в сени.
Люди выходят со двора на дорогу. Ждут, когда понесут гроб, тем более катафалк — грузовичок — прибыл. Из дома выносят гроб, и, когда он выезжает из ворот на плечах Сашкиных сослуживцев, откуда ни возьмись стремительно прилетает чёрная бабочка и мягко убивается о гроб. Я до сих пор слышу тот мягкий удар. Сразу звучит оркестр, и многие вздрагивают от его резких, внезапных нот.
Он пугает чёрную кошку, та выскакивает на дорогу, пулей летит под гроб, в панике мечется и, наконец, врезается в толпу собравшихся, перерезав их чёрной полосой. Я слышу голос Николая Васильевича. Он сдержанно кому-то говорит: «Он же звонил мне накануне. Сказал: «Пап, будь готов к тому, что я не вернусь». А я сказал ему: «Так, Сашка, ты мне такие разговоры брось». Теперь я знаю, зачем он пошёл на рыбалку: чтобы скоротать время до следующего звонка.
Процессия трогается. Заунывно звучит оркестр. Грузовичок едет медленно по залитой солнцем дорожке, под ногами у нас мечутся тени летающих в небе птиц. Как-то получилось, что я иду сразу за Николаем Васильевичем, слышу, как всхлипывают женщины у меня за спиной, по привычке переругиваются родственницы. «Ну знаешь, — говорит одна, — у меня на завтра свои планы». Я иду, глядя на Николая Васильевича, а он смотрит прямо в лицо своему жёлтому, похожему на высохшую куклу сыну. Николай Васильевич одет в синие штаны и полосатую футболку. В потной его руке — барсетка и бейсболка. И я почему-то знаю о Николае Васильевиче всё, как если бы была его родственницей. Я могу представить, как он посмотрел на своего Сашку, когда тот вырвался к нему с Украины. Я могу представить, что он сказал сыну, когда тот решил идти воевать за Россию. Я знаю, что Николай Васильевич сразу согласился, он не мог не согласиться: принципы и долг встроены в его кости. И сейчас — ну я же знаю — в нём борются принципы с великим горем.
«Справедливость восторжествовала»: суд защитил право матери погибшего участника СВО на компенсацию
Солнце разливается по майской траве, по кустам, по берёзам и ивам. Ветерок стелется низко, и мне кажется, это траурные ноты оркестра пригибают траву к земле. Это тяжёлые духовые притаптывают кусты. Омерзительно заводится сирена и орёт на всю степь. Авиационная опасность. Процессия идёт своим ходом. А когда грузовичок останавливается и Николай Васильевич оборачивается, я вижу, что лицо его задёргалось, поплыло, его теперь и не узнать. И я откуда-то знаю, что сейчас, за эти пять минут, он прошёл свой самый тяжёлый путь.
На Аллее Героев хлопочут наши флаги. С надгробий смотрят молодые мужчины в военной форме. С другой части кладбища к ним обращены портреты людей старше, годящихся им в матери, отцы, бабушки, дедушки. Они строги, ведь фотографировались не на могилу — на паспорт.
— Ему сейчас 76, — говорит одна из женщин о Николае Васильевиче. — Никого у него не осталось. Он хотел бы рядом с Сашкой лежать. Но он один. Кто будет за могилой ухаживать? А так к Сашке хоть школьники на аллею придут, принесут цветы.
«Не должно быть заброшенной могилы»: RT помог семье погибшего участника СВО решить вопрос с его захоронением
Гроб опускают в землю. Желающие берут слово: замглавы администрации, сослуживцы. Все они говорят, что Сашка с честью выполнил долг. А староста села — коренастый мрачный мужчина с фамилией Пономарёв — рассказывает, как Сашку по прибытии с Украины подкалывали: «Хохол, как дела?» А тот отвечал: «У меня мать — русская. Отец — русский. И я всегда был рус-ским». Староста передаёт разговор так, что я слышу раздражение и обиду Сашки. А потом у старосты просто срывается голос и он просто шипит: «Победа будет за нами». Но в толпе тихо — и эти слова звучат громко.
Ветер дует. Светит солнце. Поют птицы. Горсти земли летят на крышку гроба. Над аллеей стоит женский стон, и мне кажется, что стонут не только живые, но и мёртвые. Вот эти чёрно-белые люди с надгробий — они тоже русский народ. Это всё мы — живые и мёртвые, народ, и у этого народа — горе.
— Ты одна приехала? — вдруг спрашивает меня Николай Васильевич. — А мать твоя, моя племянница, где? А ты, значит, приехала. Я тебя только маленькой видел, я тебя впервые вижу такой большой.
Я молча смотрю на него.
— Я перепутал? — спрашивает Николай Васильевич, он давно взял себя в руки. — Вы простите меня, девушка, я подумал, родственница вы моя.
— А я и есть ваша родственница.
«Для меня он до сих пор живой»: близкие бойца из Краснодарского края рассказали о его подвиге и гибели
Лопаты режут землю, земля засыпает могилу. «Ну вот и всё», — говорит какая-то женщина. Люди возле засыпанных могил часто так говорят.
Николай Васильевич рассказывает мне, как он служил в разных частях России, был женат на дочери военкома, как однажды отправился в гости к родственникам во Владивосток и взял с собой Сашку — пять лет ему тогда было.
— Внучка не звонила? — перебиваю его я.
— Звонила сегодня утром, — отвечает он. — Сказала, её хотят мобилизовать в ВСУ. А я ей ответил: «Так, детка, ты звонок мне сразу удали, а дальше ты знаешь, что делать: падай на землю и ползи к своим».
И когда он произносит свои слова, я вдруг понимаю, что весь путь Сашки — бегство с Украины, фронт и смерть — всё это было проделано ради того, чтобы быть похороненным своими среди своих.
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.
- «Не могу стоять в стороне и смотреть»: глава сельсовета в Башкирии оставил должность и ушёл на фронт
- Не приехал на похороны: биологический отец участника СВО отсудил половину компенсации за его гибель
- «Бог един»: родители погибшего в зоне СВО лейтенанта строят часовню в память о защитниках Отечества
- «Машина прикрыла меня и раненого бронёй»: военврач рассказал об особенностях работы на передовой
- Правительство поддержало признание супругами погибших на СВО сожителей