«Нашла нож, пошла в полицию»: как в 2019 году под Пермью мать написала заявление на сына, задумавшего школьный расстрел

Летом 2020 года село Вильгорт Чердынского района Пермского края попало в федеральные ленты новостей: районный суд приговорил 15-летнего подростка к трём годам лишения свободы и принудительным мерам лечения за подготовку массового убийства. Школьник собирался расправиться со своими одноклассниками и учителями. Так как речь шла о несовершеннолетнем, подробности в официальном пресс-релизе не раскрывались. Обжаловать приговор никто не стал, и история постепенно забылась. Между тем примерно через год (с учётом проведённого в СИЗО срока) уже 17-летний Константин Д. (все имена и фамилии несовершеннолетних фигурантов заметки изменены) выйдет на свободу. Специальный корреспондент RT Екатерина Винокурова отправилась туда, чтобы разобраться в подробностях неслучившейся трагедии.

Нож и посты в соцсетях

За Чердынью — райцентром одноимённого района — у меня пропадает мобильная связь. Сёла со старыми деревянными домами, глухая тайга, серое полотно трассы да купола старинных церквей. Единственный способ сюда попасть — прокатиться четыре с половиной часа на машине или чуть более пяти часов на автобусе из Перми. Железной дороги тут нет, а людей кормят лесозаготовительные предприятия и вахтовая работа на севере или в соседнем Соликамске («соседний» — это около 90 км).  

В селе Бигичи, где жил Константин Д., всего три улицы: Нижняя, Средняя, Верхняя. Некрашеные деревянные домики похожи друг на друга: двускатные крыши, резьба. Люди уже копают огороды, переговариваясь между собой, — глухих заборов тут немного, и они в основном обращены к улице. Здесь все знают, что именно произошло, и легко подсказывают мне, как найти семью Кости и его соседей. 

Один из первых моих собеседников в Бигичах — высокий худощавый парень в камуфляжных штанах, Даниил К., оказывается двоюродным братом Константина.

«Он мне звонит иногда из колонии, говорит, всё ровно у него, учится в школе там. Общались, конечно, он же мне брат, спокойный был всегда такой. Компьютер любил, да. Говорил, что в школе его били», — рассказывает Даниил с характерным для жителей Урала жёстким выговором.  

Забегая вперёд, скажу: в школе в селе Вильгорт, где учился Константин Д., категорически отрицают избиения, но его родственники говорят об обратном.

Даниил рассказывает о семье Константина: его мать Галина в своё время сидела за убийство мужа. На селе к этому относятся спокойно: на зоне срок отбыла — значит, вину искупила. 

• RT

Сам Константин Д., по словам Даниила, после освобождения хочет уехать из Бигичей в Краснотурьинск, к старшему брату. Он, кстати, тоже сейчас сидит: его приговорили к семи месяцам лишения свободы за пьяную драку. У другого брата всё благополучно, растёт свой ребёнок. Ещё у Константина есть сестра, она инвалид, получает пенсию. Пенсию получает и мать, а её нынешний муж подрабатывает. 

Сам Константин ещё до возбуждения уголовного дела и постов в соцсетях о планируемом расстреле в школе состоял на учёте в психоневрологическом диспансере. Психиатрический диагноз ему поставили в раннем детстве (суд признал Константина вменяемым).

Галина, по словам мужчины, сдала своего сына в полицию, испугавшись его агрессивного поведения.

«Она его к наркологу повезла и к психиатру. Хотела куртку поправить — а там в кармане на спине нож. Но и в школе дети знали и учителям говорили. Он им открыто говорил, что он всех убьёт. А мать видела, что он странное пишет, и заволновалась, а как нож нашла, пошла в полицию», — рассказывает мне Даниил свою версию событий. 

Впрочем, сейчас, после трагедии в Казани, никто из земляков её не осуждает — скорее, поддерживают.

«Мы мало с его семьей общаемся, они приходят в магазин, покупают, что им надо, потом уходят. Мало с кем общаются. Сегодня она, мать, поехала ему передачку собирать в Чердынь, соседка её повезла, к обеду вернутся», — рассказывает Наталья, сотрудница местного продуктового магазина.

Другие покупательницы сперва настороженно прислушиваются, но потом включаются в разговор: они не знают, что делать, когда Константин выйдет. Боятся за своих детей. В том, что он действительно готовил расстрел школы, деревня не сомневается. 

«Тихий он был»

Школа, в которой Константин хотел учинить расправу над одноклассниками, находится в соседнем селе Вильгорт. Оно больше, чем Бигичи, — около 600 жителей. Посреди села — старый храм, а рядом — та самая школа.

Она разделена на два корпуса, первый — это детский сад и младшая школа. Забора нет, никаких рамок металлоискателей и охраны нет. Около школы дети помогают преподавателю в уходе за садом. Увидев меня, они дружно здороваются.

«Сельского ребёнка от городского отличить легко. Сельский сразу здоровается. Хотя, конечно, это поколение не то, что наше. Мы вот старших уважали, а нынешние малолетки и матом на тебя могут. И ещё все в телефонах своих, в интернете этом», — сетует местная жительница Альбина. 

• Чердынь
• RT

Впрочем, тут есть и дети, которым интересно патриотическое воспитание: на День Победы тут стоят в почётном карауле у местного мемориала памяти Великой Отечественной юнармейцы. В этом году по селу прошли две демонстрации: взрослая и детская. Детская — отдельно, из-за ковидных ограничений по численности участников массового мероприятия. Жители Вильгорта гордятся: их село отметило День Победы наряднее других сёл. 

Проблем тут тоже хватает, и самое популярное имя им — «пьяные драки», причём и среди малолеток, рассказывают мне жители и снова сетуют на поколение, потерянное в интернете.

В корпусе старшей школы охрана всё же есть. Точнее, не охрана, а две пожилые женщины-вахтёрши. Они записывают мои данные в журнал и ведут к директору. 

«Никаких разговоров с журналистами, не хочу обсуждать эту тему», — строго говорит мне директор.

Однако один из педагогов соглашается коротко поговорить анонимно. По его словам, когда полиция пришла в школу с проверкой по Константину Д., учителя вызвали детей на доверительный разговор, от них и узнали: Константин говорил им, что скоро будет расстрел, и даже агитировал двух школьников составить ему компанию. Услышав это от детей, школа забила тревогу и помогла полиции добыть необходимые сведения.

«Мы его не били, — говорят ребята, играющие на школьном дворе, ровесники Константина. — Он не в нашем классе учился, он учился в коррекционном. Мы с ним не общались, и никто не общался. Тихий он был».

Несколько детей в итоге всё же признаются: у Константина действительно были в соцсетях репосты из групп последователей расстрелов в школах и пугающие цитаты. Но они сами первыми к взрослым не обращались. На следующий день после ареста Константина в школьных чатах появились сообщения с цитатами из его переписки с людьми из этих групп.

«Откуда эти цитаты появились?» — спрашиваю я школьниц.

«Нам друг прислал, откуда у него — не знаем», — мнутся школьницы, а потом говорят, что у них урок.

Вменяем, лишить свободы, лечить принудительно

Прокурор Чердынского района Людмила Романова, статная темноволосая женщина, коротко рассказывает об этом деле всё, что официально можно рассказать.

«В ноябре 2019 года в органы внутренних дел обратилась мать учащегося восьмого класса сельской школы с жалобой на агрессивное поведение сына. Проверкой было установлено, что с осени 2019 года подросток увлёкся идеями течения «Колумбайн» и, подражая им, начал приготовление к массовому убийству детей и учителей школы, в которой обучался с первого класса. В целях реализации замысла он изготовил нож, начал переговоры со знакомыми на предмет приобретения охотничьего ружья, искал людей, у которых собирался купить патроны. Изучал поведение подростков, которые совершали аналогичные нападения, и спроектировал свои действия на территории школы, определив день и время убийств, посчитав подходящим проведение школьной утренней линейки», — пересказывает Романова краткое содержание обвинительного заключения.

Она объясняет, что Константина Д. осудили за «приготовление» к убийству двух или более лиц, но не за «покушение», так как готовиться он действительно начал: искал оружие, составлял чёткий план нападения, но не успел приступить к его реализации. И поскольку он только готовился совершить преступление, но не совершил, а также потому, что он несовершеннолетний, его осудили лишь на три года лишения свободы в воспитательной колонии. Также по приговору суда ему назначено применение принудительных мер медицинского характера — Константина признали вменяемым, но его диагноз требует постоянного лечения. Романова добавляет, что, когда Константин освободится, если он выйдет несовершеннолетним, его поставят на учёт в психоневрологическом диспансере и у инспектора по делам несовершеннолетних, а по достижении 18 лет ему может быть назначен административный надзор.

За всё время я нахожу лишь одного сочувствующего Константину человека, который считает, что винить надо не только внешние обстоятельства, включая интернет, но и взрослых, которые могли забить тревогу ещё до того, как Константин начал готовиться к расстрелу учеников и учителей. Мы встретились в городе Чердынь, и мой собеседник попросил об анонимности.

Он уточняет: работники школы занялись разговорами с одноклассниками Константина Д. после того, как пришла полиция, хотя их обязали это делать после «керченского расстрела».

«Школьные психологи тогда проходили специальные курсы киберконсультантов, но, если ничего за год не выявлялось, эту ставку сокращали. Сейчас в Чердынском районе такой работой по мониторингу соцсетей занят лишь один сотрудник школы на весь район, он просто не может отслеживать одновременно тысячу профилей», — оправдывает мой собеседник и школу.

• Школа в Вильгорте
• RT

По его словам, увидеть на странице Константина Д. жестокие цитаты, агрессивные высказывания могли многие взрослые и дети, но они предпочли молчать, пока в полицию не обратилась его собственная мать по эпизоду с ножом. Наконец, возникают вопросы и к психиатрам, наблюдавшим Константина Д. годами. Например, как они могли упустить явные вспышки агрессии у пациента?

«Знаете, если ребёнок, подросток попал в тюрьму — это всегда недосмотр взрослых», — говорит мой собеседник.

Большинство людей в Вильгорте, Бигичах, Чердыни винят в произошедшем интернет: в соцсетях много опасных людей, которые оказывают расшатывающее влияние на психику подростков.

Кстати, в прошлом году подросток из этой же школы получил административный штраф за то, что сделал на руке татуировку АУЕ*, признанной экстремистской организацией, пропагандирующей криминальные ценности.

Проблема в том, что количество офлайн-активностей, которые можно здесь предложить подросткам, довольно ограниченно.

Молодёжи в Чердыни, Вильгорте, Бигичах много. Если во многих сёлах закрываются школы, то в Вильгорте школа — это несколько корпусов, а старшая школа в Чердыни, куда едут учиться дети со всего района, которые решили не идти в ПТУ, а закончить 11 классов, — это большое здание даже по меркам Москвы.

Большинство молодых людей, которых я вижу на улицах, гуляют, сидят на ступеньках старых церквей и спорят о чём-то. Кто-то гуляет под ручку в парках. Патриотичным — Юнармия. Воркаутов, городских активностей тут просто нет. Те, кто не вписывается в компании, сидят дома.

Мать

Сероватый бревенчатый дом, за забором заливается лаем собака. Галина, мать Константина Д., сперва долго отказывается со мной говорить, но наконец падает на скамью и закуривает, не глядя на меня.

Она знает: мне известно, что она сама написала заявление на своего сына. Спасло ли это заявление других детей, мы уже никогда не выясним. Её сына это заявление отправило в колонию для несовершеннолетних.

У Галины исхудавшее лицо, темно-каштановые волосы до плеч и, как и у всех местных, характерный уральский выговор — жёсткий, фразы немного рваные.

• Дом Галины
• RT

«Передачку ему вот собрала. Он написал, просил для стирки порошок, шампунь ещё купила, мыло. Его там не обижают (Константин Д. отбывает срок в колонии для несовершеннолетних в Гамово, под Пермью. — Е.В.), он и в школе учится, и параллельно учится на сварщика. Как ко мне относятся на селе? Не осуждают, говорите, что сына сдала? Не знаю, мне никто ничего ни в поддержку, ни в осуждение не говорит, — Галина затягивается сигаретой и говорит почти без интонаций. — Я приговор обжаловать хотела, Костя сказал: «Не надо». Сам решил так».

Галина говорит, что сама никакую переписку сына в соцсетях не читала — наоборот, за некоторое время до всех событий он её заблокировал.

«Он слушал музыку странную, мне она не нравилась. Я заявление написала, когда отвела его к врачу, а потом обнаружила, что у него в куртке на спине, в кармане внутреннем, нож. Я не думала, что там такое. Сотрудники же открыли его соцсети. Увидели записи на стене. А потом как-то добыли переписку, хотя он накануне все стёр, — продолжает говорить Галина рваными фразами, при этом не меняя тона. — Он там в личке переписывался с кем-то. Не знаю, подростки или взрослые. Они обсуждали, как напасть на школу».

«Этих людей, с которыми он переписывался, нашли? Они же, по идее, должны были быть свидетелями?» — спрашиваю я.

«Никто их не вызывал. Или не искали. Это же интернет, как их найдёшь?» — отвечает она.

Галина не может понять: если её сын психически нездоров, то почему его одновременно и лечат, и наказывают. Она старается не думать о том, каких событий удалось избежать, а каких не удалось. Она собирает сыну передачку.

Главный пострадавший в этой истории — Галина.

В последние дни многие спорят: какой же из предохранителей системы не сработал в Казани, какой до этого не сработал в Керчи?

Чердынь, Бигичи и Вильгорт ставят иные вопросы. А где та грань, за которой мы можем сказать, что предохранитель сработал? И мог ли он сработать ещё раньше — на моменте первого агрессивного статуса во «ВКонтакте», на первых музыкальных треках про расстрелы в школах, первых репликах одноклассникам, которые побоялись сказать родителям? Можно ли остановить школьные расстрелы ещё до той стадии, на которой начинается подготовка преступления?

Он сработал на покупке ножа. Примерно через год (зачтётся срок в СИЗО) Константин вернётся к маме.

Им с этим жить.

* «Арестантское уголовное единство» (АУЕ, «Арестантский уклад един», А.У.Е.) — движение признано экстремистским по решению Верховного суда РФ от 17.08.2020.