«Никогда не бегал за медальками»: старпом Кубынин — о подвиге экипажа подлодки С-178

В первой части интервью RT Сергей Кубынин подробно рассказал об обстоятельствах, предшествовавших столкновению С-178 с судном «Рефрижератор-13», о драматичной борьбе за жизнь группы подводников, оказавшихся заблокированными в лежащей на дне лодке, и масштабной, но не вполне удачной операции по спасению моряков, которую провели силы Тихоокеанского флота.

«С такой позицией министра обороны он был обречён»

— После аварии С-178 было следствие, лодку подняли со дна. Летом 1982 года состоялся суд. Насколько его итоги были объективными?

— Сценарий, который там разыгрался, был написан явно не судьёй, а кем-то намного выше. Старпому рефрижератора Курдюкову дали максимальный срок — 15 лет, тут всё понятно. На скамье подсудимых оказался и капитан Валерий Маранго. Но из предъявленных ему 15 пунктов обвинения на процессе ни один фактически не был доказан. В ходе следствия меня лично допросили лишь раз, и то совершенно формально. В суд тоже не вызывали. Я туда сам пришёл — поддержать капитана.

Я считаю, что в аварии его вины не было и судить его было не за что.

Помню, как в день оглашения приговора он приехал в суд на своём запорожце, как обычно, в форме. Мы до последнего не верили, что его признают виновным. Думали, потом сядем вместе, он до дома довезёт. Тут оглашают приговор — десять лет, максимальный срок — и надевают наручники. Он только успел ключи от машины тестю бросить и часы отдать.

• Члены экипажа С-178 на могиле командира подлодки Валерия Маранго
• © Фото из личного архива

— Почему вы уверены, что судьба Маранго была предрешена и суд являлся формальностью?

— У меня на руках есть секретный на тот момент приказ министра обороны СССР Дмитрия Устинова от 29 ноября 1981 года, которым он отстранил от должности Валерия Маранго. 

И там в описании происшествия прямым текстом говорится, что столкновение произошло именно по вине капитана 3-го ранга Маранго. А суд над ним проходил только летом 1982 года. Конечно, с такой позицией министра обороны он был обречён. Никаких шансов оправдаться на суде у него фактически не было.

— Но тогда таких документов у вас на руках не было...

— Конечно. Такой суровый приговор стал неожиданностью для всех. Я и пять человек из спасшихся ребят подали кассационные жалобы. После этого меня вызвали к прокурору Тихоокеанского флота полковнику юстиции Перепелице. Он говорит, мол, ты же в курсе, что тебе там новую лодку предлагают, должность и так далее, но только надо забрать кассационную жалобу. Грубо говоря, предложил сдать и предать командира. Я отказался, и он прямым текстом пригрозил, что если я этого не сделаю, то он определит меня на нары рядом с Маранго. Я ему тоже ответил очень резко, что мы своего командира не сдавали, не сдаём и сдавать не будем ни при каких обстоятельствах и пугать меня не надо. Хлопнул дверью и ушёл. Было понятно, что после этого моя карьера на флоте закончилась.

— Так и получилось?

— Да. Меня никто не увольнял — я человек понятливый. Понял, что я тут лишнее звено, если останусь, то дальше будут просто ноги вытирать. А наши кассационные жалобы на приговор, конечно, отклонили.

— Как сложилась судьба Валерия Маранго?

— Из десяти лет он просидел шесть. Устроился работать капитаном прибрежного судна. После освобождения виделись с ним лишь однажды. Во Владивостоке как-то собрались на морском кладбище возле мемориала погибшим на С-178, посидели, поговорили, по рюмке треснули — и больше не встречались. В 2001 году его не стало.

Из подводников в спасатели

— Как сложилась ваша судьба после увольнения?

— После жёсткой беседы с прокурором я сразу же позвонил человеку, с которым лежал в госпитале после аварии. Он во Владивостоке был начальником по линии гражданской обороны и ещё тогда сказал, мол, если что — звони. Ну я после визита к прокурору сразу ему и набрал. Так я в конце 1982 года оказался в структуре, которая позже будет называться МЧС.

— Чем занимались там?

— Первая должность — замначальника гражданской обороны Советского района Владивостока — начальник штаба. Через года три повысили до первого зама начальника штаба по всему Владивостоку. Потом уехал на учёбу в Москву, в военно-инженерную академию, и окончил её в 1989 году. После этого был свободный выбор продолжения карьеры, и я попросил вернуть меня в Приморье. Но на тот момент там было всё занято, и мне дали назначение старшим офицером в Москву. Говорят, ты пока тут послужи, в Приморье как что освободится, мы тебя вернём.

И действительно, через некоторое время освободилась должность первого заместителя начальника Главного управления МЧС по Приморскому краю, в которой я шесть лет отслужил. В этот период я получил звание капитана 1-го ранга — моё военно-морское звание сохранилось при переходе в гражданскую оборону и дальше росло в зависимости от занимаемой должности.

В конечном итоге через шесть лет — в 1995 году — меня перевели в Москву, в центральный аппарат МЧС. Служил в департаменте управления. Была договорённость, что этот перевод — временный и я вернусь во Владивосток через какое-то время уже на пост начальника ГУ МЧС по краю, но так и не срослось. В 2003-м ушёл в отставку.

• Члены экипажа С-178 на мемориале в честь погибших в 1981 году 32 сослуживцев. Владивосток, 2021 год
• © Фото из личного архива

— Чем занимались после этого?

— В общей сложности 18 лет проработал в различных должностях в департаменте по делам ГО и ЧС столичной мэрии. Руководил поисково-спасательным отрядом, работал старшим механиком пожарно-спасательного судна «Полковник Чернышов» на Москве-реке, был оперативным дежурным Южного округа и закончил работу в управлении ГО и ЧС Юго-Восточного округа. Три года назад закончил службу.

Архивные тайны

— В советское время уголовное дело по С-178 было полностью засекречено?

— Конечно, как и все дела о подобных происшествиях, засекретили на 25 лет. Я держал руку на пульсе, и по истечении этого срока меня вызвали в Главную военную прокуратуру и вручили копию приговора и определения.

Само уголовное дело было сдано в архив Минобороны РФ в Подольске. После рассекречивания около года добивался, чтобы мне разрешили ознакомиться с ним. Сначала мне под разными предлогами отказывали, но потом архивная служба Минобороны и Следственный комитет дали добро.

Там всего 13 томов, которые содержат много интересного. Я выписал себе всё, что нужно, и в 2008 году подал новую кассационную жалобу на приговор Маранго, но её оставили без удовлетворения, фактически слово в слово повторив отказное постановление на наши жалобы от 3 августа 1982 года.

Потом приезжали туда ещё раз вместе с известным писателем-маринистом Николаем Черкашиным. Но как только там увидели его, сразу запретили нам работать.

А когда я в очередной раз поехал туда уже без Черкашина, мне неожиданно отказали в доступе к материалам. Причины неизвестны, подозреваю, что кому-то очень не понравилось, что в одной из статей о С-178 я свою позицию подкрепил документально материалами уголовного дела. Мне в архиве сказали, чтобы за разрешением обращался в архивную службу Минобороны, а там заявили, что допустить к материалам могут только с разрешения Следственного комитета. Хотя я по этому уголовному делу официально проходил в качестве потерпевшего и имею полное право на ознакомление. Но последние лет пять доступа к делу у меня нет. 

Ответ злопыхателям

— В последние годы в ваш адрес через профильные интернет-ресурсы со стороны группы офицеров — ветеранов ТОФ был публично высказан ряд претензий, касающихся ситуации вокруг аварии С-178. Они обвиняют вас и в ошибках до столкновения, и в том, что в СМИ вы как бы выставляете героем себя, оттеняя заслуги того же Валерия Зыбина. Почему это выяснение отношений вдруг происходит спустя десятилетия после трагедии?

— Во-первых, я никогда не тянул одеяло на себя. Всегда говорил, что мне (нам всем) очень крупно повезло, что рядом оказался механик Валерий Зыбин. Он вёл себя грамотно и профессионально. Всё руководство было на мне, и ответственность на мне, потому что Владимир Каравеков не мог по состоянию здоровья возглавить руководство. Но по всем основным вопросам я советовался и с Зыбиным, и с командиром БЧ-4 Сергеем Ивановым, который тоже в критической ситуации, когда у него в отсеке случился пожар, проявил себя героически.

Во-вторых, у меня есть письменные доверенности от всех членов экипажа нашей лодки. Они позволяют мне спокойно говорить от их имени, представлять их интересы в любой инстанции. Что я и делаю: везде говорю от всех нас, а не от себя лично.

А первый такой «накат» на меня от ветеранов ТОФ начался в 2015 году после выхода в эфир телепрограммы о катастрофе С-178 на телеканале «Звезда», в которой, помимо меня, участвовали и Николай Черкашин, и некоторые ребята с «Ленка», которые высокую оценку дали не только мне, но и экипажу С-178.

Кому-то показалось, что я, может быть, себя лично как-то героизирую, выпячиваю свою роль, хотя и тогда, и в любых других интервью я просто рассказывал в динамике, кто что конкретно делал и как всё происходило на самом деле.

Кому-то, наверное, не понравилась моя прямота, не совсем удобная точка зрения по поводу действий руководителей спасательной операции, по поводу действий членов экипажа «Ленка» и неготовности лодки, да мало ли ещё что. А про того же Зыбина я нигде и никогда не сказал, что он что-то сделал не так. Я думаю, многих просто использовали. Я достоверно знаю, что многие, чьи фамилии стоят под этим обращением ко мне, на самом деле его не подписывали.

• Главком ВМФ СССР адмирал С.Г. Горшков
• РИА Новости
• © Мичурин

Совсем недавно в интернете на наших профильных ресурсах снова муссировался этот наезд, который мои оппоненты в более грубой форме повторили 18 октября этого года, как раз накануне 40-летия памяти подвига моего экипажа. После этого им очень обстоятельный ответ дал вице-адмирал Валерий Рязанцев. Не хочется пересказывать все его многочисленные аргументы, кому интересно, могут сами поискать. Если вкратце, он указал на несостоятельность их позиции по существу, неприемлемость её изложения в такой хамской форме и, как и я, высказал предположение, что данное письмо было инициировано не ими, а кем-то другим.

— Лично у меня язык не повернётся сказать, что вы в нашей беседе пытаетесь себя в каком-то особо выгодном свете представить, приуменьшая заслуги других. Тем более тут есть очень простой и объективный показатель: все члены экипажа С-178 вам полностью доверяют, никто из них никогда вашу версию не оспаривал. А уж они-то, как никто, знают, что в ваших словах правда, а что — нет.

— Может журналисты как-то подают так, что кому-то так кажется. А некоторые, я думаю, сами не читали и не смотрели эти интервью, им кто-то в уши вкладывает этот негатив. Я абсолютно уверен в этом.

— Но кому и зачем надо вас дискредитировать?

— Я могу лишь предполагать. По этой истории рыло в пуху, так сказать, у многих высокопоставленных представителей ВМФ.

Подвиг без награды

— Ваша эпопея не только уникальная, но и действительно героическая, это признают многие авторитетные военные моряки. Удивляет, что при этом никого из экипажа С-178 так и не наградили. Ведь ключевую роль того же механика Зыбина признаёте и вы, и ваши оппоненты. Не говоря уже о других ребятах, которые мужественно погибли на боевом посту. Почему до сих пор никто не оценил заслуг экипажа?

— Медалями «За спасение утопающих» наградили только двух человек с «Ленка» — врача и командира группы водолазов. Тогда вопрос о награждении членов экипажа С-178 вообще не поднимался. Во всяком случае я не имею такой информации. Потом, когда после очерка Николая Черкашина о С-178 СМИ начали печатать о нас материалы, этот вопрос поднялся.

Но тот же Черкашин почему-то всё время крутил его вокруг меня лично. Совершенно напрасно, я считаю.

Когда мне удалось получить рассекреченные материалы уголовного дела, то стало понятно, что рыльце в пуху не только у некоторых наших местных начальников, но и вплоть до тогдашнего главкома ВМФ СССР адмирала Сергея Горшкова.

— Что вы имеете в виду?

— Как я уже говорил, решение о проведении спасательной операции с участием лодки «Ленок», которая была не готова к этой работе, стало фатальной ошибкой. Они за двое с лишним суток смогли спасти лишь шесть человек и ещё шесть человек потеряли. Я имею в виду четырёх пропавших без вести и Киреева с Каравековым, которые тоже стали жертвами слишком долгой спасательной операции.

Принимали решение использовать «Ленок», как я понимаю, начальник штаба ТОФ адмирал Рудольф Голосов, который командовал спасательной операцией, и командующий ТОФ Владимир Сидоров. После чего ещё до начала фактических работ доложили Горшкову и убедили его в том, что их план сработает.

И когда время шло, а ничего не происходило, Горшков стал их торопить. На вторые сутки он дал им последний дедлайн, чтобы начать выводить людей, в противном случае пообещав прекратить операцию с «Ленком». Флагманский механик нашей четвёртой бригады, капитан 2-го  ранга Рутберг, буквально на коленях стоял перед Голосовым, просил, чтобы не привлекали этот «Ленок», но его уже никто не слушал. Об этом знают все. Рутберг знал о плачевном состоянии этой подлодки, что это тупик, который может привести к жертвам, но они уже боялись доложить Горшкову эту правду и продолжали операцию.

— Но здесь вопросы возникают скорее к Голосову и Сидорову, чем к главкому ВМФ...

Ну как сказать. После аварии оказалось, что он не проконтролировал выполнение своей же директивы от 1976 года, согласно которой на всех наших подводных лодках должны были быть установлены оранжевые проблесковые огни кругового обзора.

А по состоянию на октябрь 1981 года их не было не только на С-178, но и, насколько мне известно, на всех остальных советских подлодках. А ведь при их наличии даже выпивший экипаж теплохода нас наверняка заметил бы вовремя и никакой аварии не произошло бы.

Зато после ЧП адмирал Горшков потребовал немедленно исполнить собственную директиву. Конечно, со второй попытки ему удалось этого добиться в кратчайшие сроки. 

И вот когда стали появляться «уши» то одного адмирала, то другого, вдруг и возникло это обращение ветеранов ТОФ, которые якобы больше знают про всё это, чем я.

Есть и те, кто меня чуть ли не обвиняет в том, что я тут, в Москве, хожу по инстанциям, «медальки» себе выбиваю.

Я сам никогда не просил, чтобы за меня кто-то ходатайствовал, никогда не добивался никаких наград. Ну вот написал про меня Черкашин хорошо, я что, должен ему руки отрубить? 

Кстати, совершенно неожиданно для меня о моём награждении некоторое время назад ходатайствовал недавно трагически погибший глава МЧС России Евгений Николаевич Зиничев.

• Евгений Зиничев
• РИА Новости
• © Алексей Никольский

— Надо же! Как он заинтересовался этой историей?

— Я про всё это узнал с опозданием, поэтому не все детали знаю. Как я понимаю, кто-то из его команды ему рассказал. Люди в его окружении небезразличные, зная, что я много лет прослужил в МЧС, в том числе в центральном аппарате, возможно, кто-то решил как-то посодействовать в этом. Но лично я ни с Зиничевым, ни с его окружением не встречался, не обращался к ним и даже на эти темы не говорил.

Так вот, оказалось, что Зиничев обратился с запросом в ГВП. Там ему первый зам главного военного прокурора ответил, что да, был такой случай, что экипаж в моём лице проявил себя достойно. После этого уже Евгений Николаевич обратился к Сергею Собянину по поводу награждения.

— Почему к нему?

— Я в мэрии отработал 18 лет, но последние три года уже на пенсии, но СМИ по привычке продолжают тиражировать старую информацию о моём месте работы, поэтому в МЧС решили обратиться к Собянину. И вот от директора департамента по делам ГО, ЧС и ПБ мэрии мне был звонок. Он попросил меня зайти и показал всю эту переписку с ГВП, МЧС, вот только тогда я про всё это и узнал. В конце концов, когда в мэрии поняли, что я уже к ним никакого отношения не имею, они, ссылаясь на нормативные документы, ответили Зиничеву, что ничем помочь в плане награждения уже не могут.

— Получается, после трагический гибли Евгения Зиничева эта тема заглохла?

— Пока непонятно. Мне были звонки из окружения Зиничева, его команда продолжает работать, и этот вопрос вроде бы снова начал двигаться куда-то.

Но никаких деталей я не знаю, выяснять, кто, кому и куда написал, кто что ответил, — это не моё. 

Хочу лишь сказать, что очень жаль, что Евгений Николаевич преждевременно ушёл из жизни. Он был очень сильным руководителем, и это очень тяжёлая утрата для страны.

— Насколько я понимаю, вы по-прежнему продолжаете активную работу по увековечиванию памяти ваших сослуживцев по С-178?

• Владивосток. Мемориал 32 погибшим членам экипажа С-178
• © Фото из личного архива

— Совсем недавно, 21 октября, мы открывали в Крыму мемориальную доску в память о нашем экипаже в храме-маяке Святителя Николая Чудотворца под Алуштой. В музее при храме открыли огромную экспозицию, посвящённую С-178. Там даже глубиномер с нашего центрального поста, я им передал, хранил его 40 лет. Флаг с С-178, сейчас озвучивание будет нашей экспозиции. Среди приглашённых был брат Владимира Каравекова. Как и некоторые другие родные погибших, он ещё с тех времён был критически настроен по отношению к Маранго, но когда я ему показал материалы дела, он увидел, что оно шито белыми нитками, чтобы оболгать Маранго, в том числе в глазах родных погибших. После нашей беседы своё отношение к капитану С-178 он изменил.

«Сохранять память о погибших»

— Как раз 21 октября исполнилось 40 лет с момента катастрофы. 

— Да, в этот день мы всегда собираемся и проводим на мемориале во Владивостоке траурный митинг. У него тоже непростая судьба, в 1990-е с него сорвали бронзовые таблички, долгое время могилы были безымянными, но в итоге с помощью мэра Юрия Копылова всё удалось восстановить, благоустроить — и памятник предстал в лучшем виде. 

Уже живя в Москве, я почти всегда прилетал в этот день во Владивосток. И хотя в этом году мы в тот день открывали памятную доску в Крыму, траурный митинг во Владивостоке, конечно, состоялся.

В этом году нам удалось открыть сразу две мемориальные доски утонувшему Алексею Соколову. Одну в Москве, в храме у Фёдора Конюхова. Отправил фото его маме, которая до сих пор жива. Я ей сказал тогда, что это ещё не всё.

Весной пошёл в Госдуму, пообщался с главой комитета по обороне генералом Владимиром Шамановым. Он поручил подготовить письмо губернатору Приморского края, и всё моментально организовалось. В июле я прилетаю во Владивосток, собираю ребят. Командующий флотом выделяет нам корабль, идём в точку последнего погружения, опускаем венки. Едем на могилу Маранго и открываем памятную доску на стене школы №60. Полрайона собралось, маму привезли его, брата. Всё как положено сделали.

В общей сложности мы уже открыли 15—20 мемориальных досок членам экипажа С-178, будем стараться открыть и всем остальным.

— Какие задачи ставите лично перед собой на ближайшее время?

— К следующему Дню подводника, 19 марта, вместе с моим соавтором, ветераном-подводником из Белоруссии, постараемся закончить и опубликовать книгу о С-178. Там я хочу изложить свою версию событий с подтверждающими мои слова документами, в том числе из уголовного дела, а мой соавтор, как юрист, всё это подытожит. 

Что касается более глобальных задач, то их у меня две. Самая важная — сохранять память о погибших, не забывать их. Но экипаж С-178 продолжает выполнять свои задачи. Они заключаются в увековечении памяти их подвига.

• Сергей Кубынин (третий слева) на открытии памятной доски погибшему Алексею Соколову. Владивосток, июль 2021 года
• © Фото из личного архива

Ни один из 32 погибших не струсил, не спрятался. Они все проявили исключительную смелость и отвагу.

Поэтому продолжать открытие этих мемориальных досок — наша духовная обязанность. И делаем мы это при поддержке подводного сообщества ветеранов всех флотов за исключением Тихоокеанского. Вторая моя задача, не менее важная, — возвращение доброго имени Валерию Александровичу Маранго. Мы, члены экипажа, между собой говорим, что он командир без лжи, подлости и лести.