«Мы не наёмники»: задержанные в июле в Белоруссии российские чоповцы — о своей работе и об инциденте в Минске
Задержанные в июле в Белоруссии российские чоповцы — о своей работе и об инциденте в Минске
— Что вы делали в Белоруссии?
Максим: Ехали на работу. ЧОП. Обычная охрана.
Степан: Из Москвы мы прибыли в Минск 24 июля, для того чтобы дальше сесть на самолёт и полететь в Стамбул. Из Стамбула мы должны были двинуться дальше — возможно, в Испанию или в Германию. Оттуда перелететь на Кубу. Дальше — в Венесуэлу. Конечная точка у нас была Каракас, какой-то объект нашей российской нефтеструктуры.
— Почему вы добирались до Каракаса через Белоруссию?
Максим: Потому что на тот момент все аэропорты были закрыты. Единственная страна, которая не признавала карантин, — Белоруссия. Аэропорт в Минске действовал, а российские работали только на приём граждан.
— Как оказалось, что застряли в Белоруссии?
Максим: Скорее всего, это была спланированная акция. Потому что уже по приезде нам сказали, что с вылетом проблемы и он переносится на 30-е число.
— Как вас нанимали на эту работу?
Степан: У нас среди бывших добровольцев Донбасса есть своё сарафанное радио. Поступило предложение от знакомых: за границей, хороший заработок, частное охранное предприятие, охрана объекта в Венесуэле. Мы согласились. Я пригласил товарища. С нами провели собеседование.
— О чём спрашивали на собеседовании?
Максим: В основном про боевые действия в Донбассе. Их интересовало только это.
Степан: Сейчас уже понимаем, что группа комплектовалась в основном добровольцами из Донбасса, чтобы заманить, подставить и, наверное, выдать Украине.
— Когда стало известно о задержании, в СМИ вас называли «вагнеровцами», писали, что вы работаете на Пригожина. Значит, вы солдаты удачи, ЧВК. Это вообще так?
Максим: Нет. Ни с Пригожиным, ни с кем-то из «Вагнера» мы не знакомы, и к «Вагнеру» мы не относимся никак. Частная военная компания — это компания, которая решает другие задачи. Воюет, отстаивает чьи-то интересы. А мы охраняем.
— Что было после того, как вы прошли собеседование?
Максим: Позвонил человек и задал простой вопрос: «Я слышал, что ты интересуешься работой. Тебе сказали, что я буду звонить?» Я ответил, что да, конечно. Он представлялся куратором, самым главным, сказал: «Вы прошли собеседование». Больше он не звонил.
«Необходимо прекратить нагнетание ненужных эмоций»: МИД РФ отреагировал на задержание россиян в Белоруссии
Степан: Куратор — это спецслужба предприятия, то есть служба безопасности, которая должна проверить.
— Паспортные данные какие-то спрашивали?
Степан: Конечно, мы отправили анкеты. Мы всё это отправили, получается, прямо спецслужбам Украины. Все свои данные.
— Какие условия обещали?
Максим: $5 тыс. в месяц.
— Как развивались события?
Максим: 24 июля мы около полудня выехали из Москвы, а вылет у нас 25-го в десять утра. Ночью въехали в Белоруссию, пересели на другой автобус, и нас повезли в гостиницу IBB. Там мы заселились около трёх часов ночи. Это довольно-таки неплохая гостиница. В центре Минска. Есть кадры, где мы заходим в эту гостиницу, — белорусы выложили, и украинцы их везде крутят. А уже утром нам сказали, что то ли с рейсом, то ли с билетами что-то не так и вылет переносится. Никто не кричал: «Ой, всё, я поехал домой». Все поняли, что билеты будут другие, на 30-е число, работа в силе, вылет в силе. Надо подождать.
Степан: После этого мы переселились в санаторий «Белорусочка».
— Куратор продолжал держать с вами связь?
Степан: Нет. Мы только со старшим общаемся. Куратор на этапе собеседования.
Максим: Куратор к тому моменту уже умереть успел. Правильно?
Степан: Да. 2 июня он якобы погиб то ли в Сирии, то ли в Ливии. Непонятно где. Но погиб. Мы узнали это только из-за сообщения, что откладывается вылет в связи с его трагической гибелью.
— Что вы делали в Белоруссии все эти дни?
Степан: Мы понимали, что группа мужчин может привлечь к себе внимание. Когда мы туда заехали, все говорят: «У нас выборы президента, митинги». Честно говоря, я политикой не интересуюсь на таком уровне, чтобы за что-то волноваться. Ну выборы и выборы. Понятно: группа мужчин — давайте не будем шастать. А так как мы с момента выезда из Москвы уже считаемся как на работе — уже всё, время работы пошло, — поэтому трудовую дисциплину надо соблюдать.
— Агентства всего мира показывали кадры вашего задержания. Оружия у вас не было, я правильно понимаю?
Максим: Правильно понимаете. Оружия у нас не было. Ну мы просто его зарыли. (Смеётся.) Как вы себе это представляете? Человек из России…
Степан: …заходит с автоматом в самолёт и улетает в Стамбул, да? И на спине ещё «ЧВК Вагнера» должно было быть написано большими буквами.
- © RT
— Вы сейчас сидите на интервью в балаклаве, почему?
Степан: Я сижу в балаклаве, чтобы не создавать проблем родственникам, близким.
Максим: Я сейчас на твоём фоне глуповатеньким выгляжу — без балаклавы.
Степан: Ты у нас засвечен с Донбасса, уже давно.
— Каким образом?
Максим: Приезжали журналисты, снимали репортажи.
— Во сколько произошло задержание? Как это было?
Максим: В половине пятого утра. Через балкон кинули светошумовую гранату. С закрытыми глазами я увидел вспышку.
Степан: Я проснулся в 04:15, посмотрел на часы, что-то мне не спалось. Вышел на балкон, перекурил, зашёл в комнату, только прилёг, закрыл глаза — слышу в коридоре какой-то треск, крики. Я сначала подумал, что это электропроводку закоротило где-то в трансформаторной. Слышу: ломятся в дверь. Я встал к двери. Тут её со второго или третьего раза выломали. Забегают люди в масках с моргающим щитом, пистолет направлен на меня. Кричат всякие законные требования: «Лежать, лежать!» Я положил руки на голову и лёг на кровать. Показал руки, что у меня ничего нет в руках.
- © Кадр оперативного видео задержания
Максим: Точно так же. Они подошли, надели наручники. Накрыли нам головы подушками, чтоб мы не видели, чем они занимаются.
Степан: Я слышал, как крышка бачка лязгала. То есть они…
Максим: …сломали бачок, он прямо упал. Они там, видимо, оружие искали.
Степан: Нормальные террористы прячут оружие в бачке, наверное.
Максим: Я видел, как они обыскивали брюки, которые лежали рядом. Сам я был накрыт подушкой, но был такой угол, что я видел. Видел, как он лез в карман.
Степан: Надо отдать им должное, они над нами не издевались, не прыгали на нас, по крайней мере на мне и на товарище. За остальных не могу сказать. Сначала они на мне застегнули наручники очень-очень туго. Я попросил ослабить. И мне ослабили без вопросов.
— Как долго всё это продолжалось?
Максим: Из-за наручников остались шрамы, потому что нас задержали полпятого и мы долго лежали, пока не приехали простые омоновцы.
Степан: Да, они сказали, что группа А закончила, передаём их МВД.
- © Кадр оперативного видео задержания
Максим: Нас отвезли в РУВД, в этом РУВД мы простояли 22 часа в наручниках на коленях лицом в стену.
Степан: Выводили в туалет — это раза три-четыре было за эти сутки. А 22 часа — это практически сутки.
— Как вам предъявили обвинение?
Степан: Это было вечером, в полдвенадцатого ночи.
Максим: Приехала какая-то женщина с кипой бумаг и пофамильно начала вызывать, я оказался первым.
— В какой момент выдали документ о том, в чём обвиняют?
Степан: Это было полдвенадцатого. Мы когда приехали в райотдел (насколько я помню, Центральное РУВД), сначала нас там опросили. Опять обыскивали, опрашивали — сначала один следователь, через какое-то время другие.
Максим: Нас водили ещё в этом же здании в кабинеты по очереди. Но они ничего не записывали, я так понимаю, это были кагэбэшники. Они просто сидели и 100% не записывали. И 100% это был не их кабинет, потому что я заметил, что на стене висел герб наркоконтроля. Я ещё подумал: какой наркоконтроль и при чём здесь мы? А потом смотрю, что они задают вопросы и ничего не пишут, просто сидят вдвоём за компьютером и разговаривают.
— А что спрашивали?
Максим: Спрашивали, знаю ли я Статкевича, Тихановского (я сказал, что не знаю), встречался ли я когда-либо с ними (сказал: «Нет»), был ли я когда-то в Белоруссии и сколько мне денег предлагали. Я просто сидел и отвечал.
Степан: Когда показали документы по факту возбуждения уголовного дела, датированные ещё маем, где фамилии Тихановский, Статкевич, я вообще не понимал, о чём речь. Потому что мы ещё не знали друг друга по фамилиям — не успели перезнакомиться. И я думал, что Тихановский и Статкевич — это кто-то из нашей группы.
Максим: Когда они спрашивали про сговор с Тихановским и Статкевичем, я тоже думал, что это кто-то из наших пацанов.
— Вы не рассматривали для себя версию, что вас могли использовать втёмную?
Степан: Следователь задавал этот же вопрос. Я ответил, что нет, не допускаю. Но если бы такое произошло — допустим, ко мне подходит старший группы и говорит: «Ты знаешь, мы на самом деле…» — мы бы как минимум его побили, а так развернулись бы и уехали домой.
— А если бы предложили больше денег? Предложили бы в пять раз больше?
Максим: Да хоть в 50! Ну это ж надо иметь мозги. Вы бы поехали в Белоруссию за $50 тыс. убивать граждан Белоруссии, потому что вам перед этим кто-то предложил $5 тыс. за охрану чего-то там?
Степан: Они отталкивались от той позиции, что мы наёмники, а мы не наёмники. Мы никогда не будем совершать никакие противозаконные действия. Я это пытался объяснить следователю.
Он говорит: «Вы же были в Донбассе». Я говорю: «И что в Донбассе?» Он говорит: «Вы против законной власти». Я говорю: «Это вы её признали законной. Если бы Янукович не убежал, а сидел бы в Донбассе, то Донбасс был бы Украиной, а они бы были вне закона, были бы боевиками и террористами». Но они не ориентируются, они не хотят вникать, им всё равно.
— В это время о вашей экстрадиции просит Украина. Вы об этом знали?
Максим: Об этом сообщил наш консул.
Степан: Перед консулом меня вызвали два комитетчика. Говорят: «Украинская сторона требует вас экстрадировать. Что вы об этом думаете?» Я говорю, что ничего хорошего об этом не думаю. Они спросили: «Вы знаете, что вас там ожидает?» Я говорю: «Да. Официально — статья за терроризм. А по факту — быстрая или медленная мучительная смерть».
Максим: Они у всех спрашивали одинаково. Показывали запрос на украинском языке с моей фамилией. Потом ещё отдельно лист, где записаны все, кого они хотят видеть у себя там, на Украине.
— Всю группу просили экстрадировать?
Степан: Изначально было 13, а потом 28. Три дня список крутился на белорусском телевидении со всеми нашими данными, с данными паспортов. Фотографии паспортов. Я считаю, что юридически это нарушение прав человека, а по-человечески это свинство.
— На основании чего просили вашей экстрадиции?
Степан: Украинские спецслужбы на нас собрали анкетные данные. В этом списке на экстрадицию написано: «Грабежи». В скобочках — столько-то штук. Я быстро список просмотрел и обратил внимание только на убийства. В скобочках то ли 165, то ли 156. Я посмотрел на кагэбэшника и говорю: «Вот это мы, 30 человек, это мы убили полторы сотни человек?» Он говорит: «Да». Я говорю: «Этому есть доказательства?» Он говорит: «Это вы уже с ними будете разбираться».
— Думали, что вас экстрадируют?
Максим: У меня было три варианта, которые я постоянно прокручивал в голове. Первый, самый классный вариант — что нас отдадут России. Второй — что нас посадят в Белоруссии. А через полсрока можно будет писать, что я, как гражданин России, хочу, чтобы меня перевели в Россию. И третий, самый худший вариант, который, конечно, скорее всего, закончился бы вообще похоронами где-нибудь там в поле, — это экстрадиция на Украину.
— Какой срок вы могли получить в Белоруссии?
Степан: От трёх до восьми лет, ст. 293 (УК РБ, «Массовые беспорядки». — RT). Сначала они думали до самого вечера, какую статью нам вменить. Ходили слухи — «Терроризм». Потом переквалифицировали и написали, что 293-я через 13-ю («Приготовление к преступлению». — RT). То есть это подготовка к организации, участию в бунтах, беспорядках, поджогах, насилии над людьми. Вооружённое сопротивление властям.
— Белорусы выдали вам документ — постановление о привлечении к ответственности, соответствующие протоколы. А есть ещё какая-то документальная база в этом деле? С украинской стороны?
Степан: Я собеседовался с так называемым куратором в конце мая. И на основании этого против меня уже было заведено уголовное дело. Я получил заказное письмо из офиса генпрокурора Украины о том, что я подозреваюсь в куче всего. Подозрение мне было прислано заказным письмом на 13 листах. И там написано, что уголовное дело заведено 30 мая этого года. А письмо было отправлено 29 июля. То есть в день задержания. 30 июля оно уже пришло в Москву, на следующий день. Настолько всё было скоординировано.
— Кому эта акция могла быть выгодна?
Степан: Американцам. Можно сказать так: какие-то непонятные военные приехали поддержать оппозицию. Возможно, свергать правительство Белоруссии. Из нас сделали страшных волчков, которые пытались поссорить Россию с Белоруссией. И сначала Лукашенко кричал с экранов телевизоров: «Скажите нам правду, зачем вы это сделали?» Но потом всё прояснилось. Он успокоился. Спецслужбы отработали до конца. Без помощи украинских партнёров. И он начал понимать, откуда ноги растут.
— В каких условиях вас держали?
Максим: Нас отделили, чтобы мы не сидели в одной камере. Я был и в 12-местной, и в 15-местной. Первая тюрьма была в Жодине. Тяжёлые статьи у всех и сроки большие. У одного только девять лет, у остальных — 12, 14. Они удивились, почему меня в первый раз — и посадили сразу к ним. Я предположил, что, может, больше некуда.
«Находятся на территории России»: Минск передал Москве 32 задержанных россиянина
Степан: Я был в шестиместной, где нас было пятеро, и в восьмиместной — там нас было двое. Для них это было прикольно. Они не ожидали такого.
Максим: Нас везде водили в наручниках. После отбоя, после десяти часов, меня завели в камеру, один из зэков занёс матрас, поставил и выбежал. Закрыли дверь, открыли кормушку, сказали: «Подойди сюда». Я просунул назад руки, они открыли, и все сидельцы, которые были там, они просто «прозрели»: «Мы думали, что за авторитет такой?» И они спрашивают, какая статья. Я им сказал статью. Они говорят: «А ты один или сколько вас?» Я говорю: «Нас всех привезли, 32 человека». — «Ого! Это мы по радио слушали только что». Я говорю: «Ну да». И они всё ждали там, когда нас освобождать будут.
— Как вас водили на допросы?
Максим: По одному. И даже если ведут кого-нибудь на допрос, а кого-то с допроса, они сразу ставят стеной, ну и ведут с заламыванием руки, чтобы ты ничего не видел. Я ни с кем ни разу не виделся.
— О чём спрашивали?
Степан: Они настаивали, что Минск — это конечная точка прибытия, что в Минск приехали специально. Я говорю: «Специально, да, чтобы дальше полететь». А он говорит: «Нет, это ваша конечная точка».
— А в ваших билетах что было написано?
Степан: «Минск — Стамбул». Но они говорят, это поддельные билеты.
Максим: Что эти документы специально подготовлены, потому что готовилась легенда на такой случай.
— Правда ли белорусы верили в то, что вы — 32 плюс один, «33 богатыря» — едете свергать режим? Как им это пришло в голову?
Максим: Я думаю, информация прошла через СБУ, с украинской стороны. И они просто поверили. Им рассказали, что может быть такое.
Степан: Они тоже не поняли, как их поимели американские спецслужбы.
— Когда вас допрашивали, было ощущение, что они верят в то, что вы реально приехали свергать власть?
Максим: Изначально на это был большой упор. Все вопросы были направлены на то, что мы приехали от белорусской оппозиции. Сколько нам предлагали денег, если предлагали. Может быть, не до последнего момента, но они в это очень долго верили.
— Что ещё доказывает, что это всё было организовано украинскими спецслужбами?
Максим: Больше всего эту теорию доказывает то, что у минских кагэбэшников были наши фотки, данные и описания с «Миротворца». То есть они на них опирались.
— Когда вы узнали о том, что вашим делом занимается консул и что Россия вступилась за вас?
Максим: В первый же день нашего пребывания в тюрьме.
Степан: Консул сказал, что Песков выступил с официальным заявлением, попросил к нам относиться порядочно, законно. И сказал: «Мы вас не бросим». И у нас надежда появилась.
Максим: Я сначала, когда говорили про консула, думал, что консул — это кличка кого-нибудь из сотрудников тюрьмы. И когда я зашёл в кабинет, сидит такой в пиджачке, смотрит на меня, говорит: «Я консул». Я говорю: «Какой консул?» Он говорит: «Российский». — «Да ладно!» Он говорит: «Да». Он мне показал паспорт дипломатический, ещё какое-то удостоверение.
Говорит: «Поздравляю вас, вы въехали свергать власть всего мира». И сказал, что Песков выступал по этому поводу, что Россия надеется на скорейшее наше освобождение и что нас никто не бросит.
— Дали позвонить родным?
Степан: В первый же день я сказал адвокату: «Разрешите мне сообщить, что я задержан». Он у следователя спросил, следователь говорит: «Да, ничего лишнего не говорить». Я позвонил, сказал, что мы задержаны в Минске. Обвиняемся в том-то, том-то. Всё, до свидания.
— Как проходило освобождение?
Степан: Днём приходит надзиратель, заглядывает и говорит: «На выход». Без вещей, без документов. Открывается дверь, стоят опять люди в чёрном. То есть тяжёлые, как их называют. И ещё такой в броне, во всех делах. Я думаю: «О, что-то будет, наверное, совсем интересное». И ведут по коридорам. Вели-вели, за это время в голове прокрутилось всё. Думал, может, даже будет экстрадиция. А тут подводят и говорят: «Занимай свободный ряд». Я думаю: «Где, какой свободный ряд?» Открывается дверь, смотрю — а там актовый зал, парни уже сидят, улыбаются, на расслабоне, без наручников, без ничего и…
Максим: …я стоял возле них и показывал: вот, садись.
Степан: Да, смотрю: сидят эти и сын Лукашенко. Они очень похожи.
Максим: Да, он сказал: «Я такой-то» (Лукашенко). И все поняли, кто это. Второй был в штатском, но в пиджаке — кагэбэшный значок: щит и меч.
Степан: И с ними был полковник в полевой военной форме. Они сразу сказали: «Извиняться мы не будем, вы сами понимаете, такая ситуация: вы приехали, сами нарвались. Вас такая толпа — все военные, полувоенные, у нас была информация».
Максим: «Если бы к вам, в Россию, приехала такая же группа таких же интересных людей, российские спецслужбы сделали бы то же самое и, я думаю, тоже бы не извинялись».
Степан: Да, ещё сказали: «Мы вам выставим счёт по €500 на человека за содержание здесь».
— Ожидали такой поддержки от России?
Степан: Я — да. Мы бы иначе не стали гражданами России. Это принципиально, идейно.
Максим: Я тоже. Кстати, как можно донести хохлам, пользуясь вашим эфиром, что я не гражданин Украины, я отказался от украинского гражданства, когда получил российское? И хотел бы сказать тем, кто там должен этим заниматься: пускай они наконец-то лишат меня. Я отказываюсь от украинского гражданства и отправлял письмо. И пускай они это письмо поднимут или воспользуются этими словами. Мне не нужно. Я гражданин Российской Федерации. И получив паспорт Российской Федерации, я отказался от украинского гражданства. И далее прошу меня к украинцам, по крайней мере к украинскому гражданству, не приписывать.
Степан: Да, это всех касается. Меня же начали спрашивать, при каких обстоятельствах я получил паспорт гражданина Российской Федерации. То есть отказывался ли я таким образом. Я говорил: «Да, я отправлял заказное письмо». — «А украинская сторона получила его?» Я говорю: «А я откуда знаю? Меня вообще не волнует, что там считает украинская сторона». Говорю: «Вот я гражданин Российской Федерации. Единственное гражданство, которое у меня есть. От украинского я отказался. И ничего общего с этим государством иметь не хочу. Они мне пишут в «Миротворце», что я изменник родины. Я родине не изменял».
Максим: Они просто пользуются в этой ситуации тем фактом, что мы ранее были гражданами Украины. Как им это удобно. Требовать граждан России на экстрадицию — совсем как-то не так. А тут есть к чему прицепиться. И они прицепились.
— Что было после актового зала?
Степан: Это смешная тема. Нам говорят: «Всё, с вас сняты все обвинения, вы освобождаетесь». Я говорю: «Когда?» Он говорит: «Сегодня». Я говорю: «А конкретно?» Он говорит: «В 12 часов». Я говорю: «12 часов когда?» То есть часов же нет, ничего нет — всё ушло в вещдоки. Он смотрит: «Через десять минут».
Максим: Я говорю: «В камеру можно зайти, забрать вещи?» Этот на меня такой поворачивается: «Ты что?» Я хотел зайти забрать. Мне надо было отдать вещи, которые мне парни дали. Я вот в чём был: в штанах, в футболке с длинным рукавом. Жарища в камере. И парни мне дали — кто шорты, кто майку. И надо постирать это всё. Я не мог уехать и не отдать.
Степан: Получили личные вещи. Они были в таких специально упакованных сумках, как одноразовых, на каждой наклеена бирка — с какого номера это было изъято в «Белорусочке». Загрузили это всё в большой автобус, в багаж, туда нас всех посадили, и мы поехали за ребятами в Жодино.
— Как вы вернулись домой?
Степан: Сначала нам объявили карантин. Всё как положено. Мы прошли карантин от коронавируса. Тесты сдавали. У нас они отрицательные. Все здоровы, ни одного заболевшего.
— У вас осталась возможность посещать Белоруссию?
Степан: Нам не сказали, что «мы вас в ближайшие 300 лет видеть не хотим у себя».
Максим: И в паспортах никаких отметок нет.
— Какой вывод сделали? За что с вами это случилось?
Степан: За доверчивость. За самообман. Надо трезво смотреть на вещи. Не заблуждаться. Мы расслабились. После Донбасса прошло очень много времени. Пытались найти себя в этой жизни, в социуме. Где-то как-то закрепиться. Но надо не терять бдительность. Потому что я доверял тому человеку, который мне предложил, а тот доверял ещё кому-то. И вот эта круговая порука сыграла с нами злую шутку.