«Маски придётся носить ближайшие два года»: эпидемиолог — о дальнейшем развитии пандемии коронавируса

— Михаил, будет ли вторая волна?

— Давайте сначала определимся в термине. Вторая волна — это бытовой термин. Он к эпидемиологии практически не имеет отношения. То, что называется второй волной, означает, будет ли сезонный подъём. Это очень важный, принципиально важный момент для стратегии. Почему я считаю, что да, велика вероятность.  Первое. Все респираторные заболевания известны тем, что у них есть сезон. Мы все знаем, что осенью, в начале зимы начинается заболеваемость гриппом. То же самое относится и к парагриппу, и к аденовирусным инфекциям. Я предпочитаю объяснять это тем, что воздействие солнечного ультрафиолета на вирус имеет значение, поэтому вирусу летом не очень комфортно.

Ещё один момент. Когда мы с вами в последний раз сталкивались с принципиально новой инфекцией, к которой у людей нет антител? Это было в 1918 году — появилась испанка. И был, в принципе, серьёзный подъём. Но в 1919 году он был в пять раз выше. И это тоже было сезонное.

Третий момент, который меня убеждает в том, что вероятность сезонности велика, — это поведение COVID-19 в Бразилии. Бразилия вошла в COVID-19 вместе со всеми, особых проблем у них не было. И потом у них наступили поздняя осень и ранняя зима. И вот тут началось уже то, что началось. Бразилия, имея население в два раза меньше, чем в Соединённых Штатах, фактически обогнала все страны мира по своим показателям, по заболеваемости и по смертности. Таким образом, зная вот эти три позиции, я считаю, что мы должны предупреждать все правительства о возможности такого развития событий. Непереболевших людей на планете Земля миллиарды. И вирусу, так сказать, есть где разгуляться.

С другой стороны, у нас уже есть некоторые географические территории, скажем, север Италии, Нью-Йорк, Москва, где в конце прошлого сезона уже имел место серьёзный подъём. Хотя, к сожалению, в Москве цифры колеблются около 30%. И этого явно мало для гарантий того, что опять не будет подъёма. Он не будет столь страшным, как ожидается в других местах, где вообще не было заболеваемости, но он всё равно может быть, потому что эпидемия прекращается при 70% проиммунизированных. А у нас в Москве только 30%.

• Reuters
• © Maxim Shemetov

Второе. У нас сейчас очень интересный период. У нас высокая заболеваемость во многих местах, которая сейчас пойдёт на спад. Потому что в августе и до середины сентября у нас будет перерыв. Сейчас все и везде будут рассказывать друг другу, что они своими мерами победили COVID-19. Но это снова те же самые сезонные колебания. Один очень интересный момент. Сейчас в основном люди, которые болеют, они болеют легко. Вы посмотрите, сейчас очень низкая летальность где бы то ни было. Те, кто переболеют сейчас, имеют лучшие шансы, чем если они переболеют в начале зимы.

Что делать? Вакцина. Мы ждём. Вот, НИЦ имени Гамалеи разработал вакцину и обещает, что в октябре она уже появится. Данных о том, что она работает, я не видел. Я видел данные о том, что она вызывает иммунный ответ. Это очень хорошие данные, действительно хорошие. Но является ли этот иммунный ответ достаточным для того, чтобы защитить людей, я не знаю, просто у меня нет такой информации.

— Давайте поговорим о том, что сейчас происходит, скажем, в Москве. Август, и Москва начинает заново вводить новые карантинные ограничения. Опять появляются перчатки, маски, санитайзеры. В метро штрафуют, если входишь без этой самой маски. Правильно ли это?

— Насчёт перчаток, санитайзеров — это вопрос отдельный. Но маски — да. Маски на ближайшие два года — да. Нравится это или не нравится. Я терпеть не могу маску, но я её ношу. По сравнению с тем, что вы несёте как источник другим людям, если вы больны, то ничего, можно поносить эту маску, ничего с вами не случится.

Поймите, это не только вас защищает. Вирус зависит от дозы, которую вы передаёте. Когда на вас надета маска — доза падает.

Значит, вы свою бабушку не убьёте, а дадите ей шанс выжить. Даже если она заразится. 

— А не проще ли сейчас, пока вообще ситуация летняя, несезонная, вирус ослаблен, ультрафиолета много, не носить маску и постараться переболеть?

— И опять термин «проще» не подходит. Потому что у вас всё равно нет 100%-ной уверенности в том, что переболеете легко. Но у вас есть шанс, что вы переболеете легче. У вас просто антитела появятся, да и всё. Вы, в общем-то, правы: если, как говорится, заболеть, то лучше сейчас. Вирус менее агрессивный.

— Может быть, стоит снова закрыться? Отменить авиасообщение, снова ввести карантин...

— Нет, я считаю, что до октября этого делать не стоит. Как мы с вами решили, лучше сейчас переболеть. И чем больше народу сейчас переболеет, тем меньше будет болеть в сезон, когда заболеваемость будет гораздо более тяжёлой. Потому что ультрафиолет, условно, на вирус в то время действовать не будет. И он будет злобным.

— А после октября есть смысл закрыться?

— Не волнуйтесь, в октябре вы закроетесь. В октябре уже всё будет, как было в марте — апреле. Если я неправ, я буду счастлив. Я буду счастлив, я вам сделаю подарок, что я был неправ. Потому что если я прав, то это будут смерти.

— То есть снова будут переполнены реанимации?

— Да. И их надо готовить сейчас. Нельзя, чтобы больных сейчас было больше, чем 25% от числа коек реанимационных для COVID-19. Надо иметь свободных коек в три раза больше, чем занятых. Потому что у вас тогда будет тренированный персонал, потому что у вас будут подготовлены приборы, у вас будут подготовлены маски и так далее. Миллион вещей, которые необходимы для спасения жизней.

— В каких странах сейчас наиболее благоприятная ситуация? Останется ли она таковой? И какие из стран лучше всех прошли вот это весеннее обострение, то есть первый удар?

— Конечно, была катастрофа в Бразилии. Очень тяжело всё прошло для Италии. Исключительно тяжело. Знаете, с такой смертностью, что это сопоставимо с войной. Но, опять же, нельзя рассуждать странами. Потому что на юге Италии вообще случаев не было. И в Соединённых Штатах, это такой мой стандартный пример, на севере штата Иллинойс есть Чикаго, где заболевали в одном районе 5 тыс. человек, 10 тыс. человек. Огромные цифры для района. А на юге вообще ни одного случая. Таким образом, надо сравнивать вспышки. 

• © Dimitar DILKOFF / AFP

— А как сейчас обстоят дела с тестами? Каковы их точность, специфичность, какие тесты лучше и что вообще делать?

— На мой взгляд, кошмар. Почему кошмар? Потому что тесты фактически закупаются не на основе их качества, не какой-то там проверки, не какого-то сопоставления с чем-то другим, а главный критерий — это чтобы дёшево купить, дёшево продать. Конечно, с апреля произошли определённые улучшения. Но по-прежнему никто не представляет независимой экспертизы используемых тестов. Нет фактически отработанной системы их сравнения. Конечно, в США FDA делает всё возможное, чтобы проводить эти сравнения. И получить от FDA разрешение для поставки этих тестов очень сложно. Но что происходит в других странах, особенно в Центральной Азии, в других постсоветских странах, для меня полная загадка.

— Понимаем ли мы что-нибудь про лечение?

— Да, про лечение мы понимаем. Вы знаете, резко, до 30 раз, упала летальность в тяжёлых случаях. Конечно, все эти цифры условные. Потому что сколько поступает, куда они поступают. Но механизмы уже нормальной человеческой адаптации к новым способам лечения, ведения больных, наличие опыта, практика вынесения заключений лечащими врачами и так далее, безусловно, сработали — слава богу, результат очевиден. Кроме того, всё время идут сообщения про один препарат, другой препарат. Я думаю, что к моменту ноябрьского подъёма лечение будет ещё лучше и хоть какое-то лекарство, но появится.

— Давайте тогда проанализируем ситуацию. Москва, Петербург, Сочи и, скажем, какой-нибудь Торжок, октябрь 2020 года. Какой будет сценарий и что надо будет делать этим городам?

— Значит, Москва начнёт медленный подъём довольно рано. Потому что очень много мигрирующей популяции, много привезут. Вирус уже будет более агрессивным по сравнению с тем, что сейчас. И начнётся медленный, но достаточно уверенный подъём, который не выйдет на цифры, которые были, допустим, в апреле. Ну, может быть, выйдет, но он уже выйдет где-то в ноябре — январе, а потом начнётся постепенное снижение. То есть тут мы чувствуем себя довольно спокойно, потому что у 30% населения уже имеются антитела. Вирус вышел у кого-то и воткнулся в другого, а у него там антитела. И так далее. То есть будет медленное нарастание, контролировать которое будет довольно просто. В отношении Петербурга очень сложная ситуация, потому что я не видел каких-то хороших данных о распространённости антител. Мне кажется, поскольку Питер был вовлечён позже, распространённость там ниже, чем в Москве. Соответственно, можно ожидать более крутого пика нарастания числа случаев. И кроме того, Питер, как вы сами догадываетесь, находится севернее. Сезон там, конечно, начинается раньше. То есть в Питере надо готовиться более серьёзно к тому, что было, допустим, в апреле в Москве. И в отношении Сочи я считаю, что во всех прибрежных городах картина более смазанная, как это ни странно. И тут какое-то влияние я не знаю чего — моря или солнца. Но Сочи, в принципе, также был вовлечён позже. Поэтому картина будет между Москвой и Питером. 

— Сколько лет это продлится, когда мы сможем вздохнуть свободно?

— Без вакцины — три-четыре года, с вакциной — ещё два. Главное, что будет сделано с вакциной, — это действительно вакцинируют пожилых, смертность будет низкая. То есть просто пропадёт социальное напряжение с вакциной. Потому что смерть даже пожилых людей, даже людей, не знаю, старше 90 лет — это всё равно огромное социальное напряжение. Это семья, это родственники, это... Ну вы понимаете. А если такой смертности не будет, потому что группы риска будут привиты, то, соответственно, переболел, ну что ж теперь.

Также по теме

«Америка просто упала на колени перед болезнью»: русский врач из Нью-Йорка об эпидемии коронавируса в США

Врач-реаниматолог Бруклинской центральной больницы Евгений Пинелис оказался в эпицентре эпидемии COVID-19 в одном из наиболее...

— Какие компании сейчас создают вакцины и какие разработки, с вашей точки зрения, самые перспективные?

— Трудно ответить на этот вопрос. 150 компаний заявили о том, что у них вакцина вот-вот на подходе. Разная степень подготовки этих вакцин, разная степень тестирования. Поэтому однозначно ответить на такой вопрос, чья вакцина будет лучше, я не берусь. Но я думаю, что они, за исключением отдельных препаратов, настолько традиционны, что все будут примерно одинаковые. Единственное, что, конечно, надо понимать: производство вакцин — это огромный процесс. И этот процесс займёт определённое время. И пока он не выльется вот в такую устойчивую систему, очень ограниченным будет число разделения вакцин между странами. Потому что в каждой стране достаточно групп риска. Но когда масштабирование вакцины пойдёт уже, так сказать, широко, то мы, конечно, получим вакцину во всех странах.

— Предположим, эта эпидемия займёт четыре или три года с появлением хорошей, эффективной вакцины, которую действительно надо не только произвести в количестве 8 млрд доз, но и распределить по всей планете. А сколько за эту пандемию переболеет и умрёт людей именно от коронавируса, в связи с коронавирусом или на фоне коронавируса?

— Нет, это уж одно из трёх. В связи с коронавирусом или на фоне коронавируса? Если человек попал под машину, а у него потом ПЦР-тест дал положительный результат, он от коронавируса умер или нет? Нет? Значит, тогда в связи с коронавирусом. То есть сколько людей погибнет в результате этой пандемии. Да, достаточно много.

Давайте считать. Значит, заболеет примерно... Это опять зависит от того, сколько будет учтено, у скольких людей появятся антитела. То есть это опять очень большой разброд. Давайте рассуждать так. Иммунитет у всех, кто встретится с вирусом и заболеет в той или иной форме (может быть, бессимптомно заболеет, может, с симптомами, может, тяжело), будет практически у 70—80% людей на планете. Да, будут какие-то очаги, где он будет меньше. Но это всё, как говорится, мелочи.

Главное, мы можем говорить, что порядка 70% популяции земного шара должны переболеть, чтобы эпидемия прекратилась. Это первое. Из общего числа заболевших только половина имеют симптомы. Причём симптомы... Вот у меня есть сотрудница, у неё симптомы были только такие, что она не почувствовала запах пряностей, которые купила для плова. И считала, что её на базаре обманули. Но потом у неё через неделю оказались антитела. Понимаете, только нарушение обоняния. Это очень частый симптом. Примерно половина больных при COVID-19 отмечают, что у них вот этот симптом — нарушение обоняния или нарушение вкуса.

Дальше. Так как мы знаем, что только половина из них будут иметь какие-то серьёзные проявления, то это уже остаётся одна четверть. Эти будут иметь клинические формы. Вот четверть от общего числа проиммунизировавшихся будут иметь клинические формы. Какая от них будет летальность — сказать трудно. Но зная, что сейчас летальность от клинических форм от 1 до 2%, то есть один из ста, то, соответственно, это один из ста от четверти. Теперь считайте, сколько это.

— Давайте. Значит, это 1% от 1,5 млрд. Это 15 млн человек по всему миру, по всей планете. Это всего лишь в два раза меньше, чем за всю эпидемию СПИДа, которая продолжалась 40 лет.

— Совершенно разные механизмы передачи, разные принципы существования. И одно с другим относительно мало связано. Поэтому вообще было мнение, что люди с ВИЧ-инфекцией на лечении болеют достоверно реже. Я не знаю, подтвердилось оно или нет, но было такое, где-то в мае я видел такую работу.